Дети Великой Отечественной войны: Сташкевич Валерий Иванович

К нам в дом поселили две семьи из пригорода. В середине марта вдруг ранним утром вооружённые немецкие солдаты под руководством офицеров стали выселять людей из домов и в сопровождении собак-овчарок погнали всех на территорию железнодорожной школы. Территория школы была огорожена колючей проволокой.

При эвакуации из дома много вещей брать не давали, выбивали из рук и грубо кричали. Наша семья была из шести человек: мама, я — caмый старший, сестра Лариса, братья Вова, Лёня и Алик, которому было полтора года. Мы одели на себя все зимние вещи, взяли детскую коляску, на которой везли Алика и в которую мать положила разной крупы в мешочках, сахар.

С территории школы нас погнали пешком на железнодорожную станцию и стали грузить в товарные вагоны. Немцы отнимали у людей вещи и бросали их, некоторые остались совсем без всего.

В закрытом тёмном вагоне долго ехали, остановились в пустом месте без признаков жилья и обитания — вокруг лес и болотистая местность. Нас всех выгрузили из вагонов и погнали куда-то по дороге. Шли мы целый день. Когда кто-то отставал или выбивался из сил, немцы пристреливали его или травили собаками. Все старались не отставать, спешили вперёд.

Во время движения немцы вдруг стали отбирать подростков постарше для отправки в Германию. Мать, чтобы меня не забрали, повязала мне на голову женский платок и нас пропустили дальше. Помню, что забрали парнишку с нашей улицы.

На дороге попадались трупы взрослых людей и маленьких детей. Конечный пункт был на большом болоте, в лесу. Лагерь обнесён по периметру колючей проволокой, в четырех углах вышки, на них немцы с автоматами. Ночью территория освещалась прожекторами.

Чтобы спать в болоте на кочках, ломали ветки, подстилали, жгли костры и так коротали ночь. На утро от немцев поступила команда: на деревья не лазить, ночью костры не жечь, будут стрелять без предупреждения. Дров не было, собирали все, что горит с земли. Питались тем, что с собой успели прихватить из дома. Мать нам варила в котелке похлёбку и делила ложкой всем поровну. Воды не было, цедили жижу из болота, кипятили и пили.

Позже немцы на открытой грузовой машине стали привозить хлеб и бросали булки в толпу, стараясь попасть в лица. Люди лезли друг на друга, пытаясь поймать драгоценную пищу. В результате, когда народ расходится, на земле оставалось много трупов: того, кто падал — давили, затаптывали. Немцы заставляли нас носить трупы и складывать в специально отведённое место.

Когда одна из булок прилетела и в меня, я схватил и принёс её к своему очагу. Как позже оказалось, хлеб был заражён немцами бактериями дизентерии, брюшного и сыпного тифа.

Для охраны лагеря использовали собак — овчарок. При попытке к бегству расстреляли несколько человек. Территория вокруг лагеря была заминирована, немцы планировали всех узников погнать на минные поля к линии фронта, чтоб под прикрытием людей идти в наступление, но не успели.

Спустя месяц мучений наутро мы узнали, что снята охрана с вышек, немцы отступили, и что в лагере появился наш разведчик и показал, по какой тропе можно выйти из лагеря. Нас предупредили следовать друг за другом, не сходя с тропы, строго за провожатым. Так как кругом всё было заминировано, разведчик попросил старших довести это до всех заключённых и проинструктировать людей.

Несмотря на предупреждение, все разом хлынули из лагеря. По пути следования раздавались взрывы. Все, кто отклонялся в сторону или пытался подобрать вещи, брошенные на обочине, попадали на мины.

Затем на нашем пути попалась брошенная, пустая деревня. Мы остановились в разрушенных домах, кто-то нашёл закопанную мёрзлую картошку. Досталось несколько картофелин и нам, пекли на костре и ели. Мы дошли до города Речица, я заболел, высокая температура и расстройство кишечника — открылся непрекращающийся понос. Меня осмотрел врач и поместил в военный госпиталь. Несколько дней находился без сознания. Диагноз — брюшной тиф. Лёжа в госпитале, я потерял из виду свою семью, и они ничего не знали обо мне. Позже через знакомых удалось узнать, что все живы и здоровы. Я старался передавать им сухари, которые оставлял от больничного пайка.

После выписки из госпиталя я вернулся к своей семье и узнал, что все прошли обработку после лагеря. Одежду пропускали через дезкамеры, людей мыли спецрастворами. Всех переписали и теперь будут давать хлеб. Его пекли из пшена, он был как каша: жидкий и горький.

В городе Речица, где мы остановились, по ночам начались налёты немецкой авиации. Город бомбили и нас стали расселять по деревням. Поместили нас и ещё две семьи к одной хозяйке. Жили мы все в большой комнате по разным углам, спали без постелей, на полу. Еды не было, и мы стали обменивать сохранившиеся вещи на продукты — картошку и молоко.

Вскоре заболела брюшным тифом мать и её поместили в участковую больницу. Я остался за старшего. Приходилось ходить по деревне, попрошайничать и этим кормить семью из пяти детей. Но от голода сначала умер самый младший, полуторагодовалый Алик, а потом вскоре и Лёня 4-х лет.

Помню, попросил я у хозяев коляску, лопату, узнал, где находится кладбище. Везу маленького братика по дороге и плачу. Останавливает меня мужчина и спрашивает: «Как ты будешь хоронить? Вот, возьми две доски одну подложишь вниз, а вторую сверху». Так и пришлось хоронить брата.

Из этой деревни нас вновь стали расселять, и мы попали в деревню «Зелёная дубрава», в простонародье её называли «Дуплёвка». Там я, 14-летний, нанялся пасти коров, так как пастушка оставила стадо. Так, мне, несовершеннолетнему, жители села доверили стадо из 22 коров и 7 телят. В семье наступило облегчение. Меня стали поочерёдно подкармливать жители. Я приносил продукты и тем самым поддерживал семью.

Пропас коров до наступления зимы, и вскоре после освобождения своего города Жлобина от немецких захватчиков наша семья вернулась домой. Я сразу пошёл учиться в 5-й класс. Школа наша была разрушена, не было полов, окон. Дети из дома приносили столы, табуреты, свечки. Тетрадей не было, писали на газетной или любой другой пригодной бумаге. Постепенно город восстанавливался с помощью военнопленных немцев. Восстанавливалась и наша школа. В 1950 году я окончил 10 классов и поступил на учёбу в Смоленский медицинский институт на лечебный факультет.

После окончания института вместе с женой были направлены на работу в Читинскую область, в Ононский район, где проработал 8 лет. Заниматься приходилось всем: хирургией, акушер-гинекологией, вести хозяйство больницы. В 1964 году переехали в Читу. Я стал работать областным наркологом в психоневрологическом диспансере, а жена — главным санитарным врачом города. В 1976 году перешёл на работу в поликлинику УВД, где и закончил в 1996 году свою многолетнюю трудовую деятельность.