На службе Отечеству. Служба в армии. Война

После окончания средней школы, вместо учёбы в университете осенью 1940 года, восемнадцатилетним юношей я был призван на службу в Советскую Армию. Службу начал вместе со многими своими земляками-балейцами в холодном Приамурье, в г. Шимановске в 70-м стрелковом полку, только что передислоцировавшимся из Крыма на Восток, поближе к японцам.

Полк разместился за городом на абсолютном пустыре. Так что обустраиваться пришлось заново, буквально с нуля. Бытовые условия были ужасными, не лучше фронтовых. Достаточно сказать, что наш батальон в 600 человек размещался в огромной, холодной землянке без света и тепла, спали вповалку на трёхъярусных нарах из жердей. Даже не было соломы, чтобы набить матрацы. 

Столовая, санчасть размещались в палатках. Питание было в основном — сухой паёк, концентраты, консервы. В баню приходилось ходить за 15 км в город. Время было зимнее, очень холодное (город Шимановск) — это, по существу, самое холодное место на востоке страны.

Предвидя приближение войны, правительство приняло решение ускоренными методами прямо в строевых частях готовить командирские кадры (командиров взводов в течение полугода). Надо было двухгодичную программу пройти за 6 месяцев. Война с белофиннами в 1940 году показала недостаточную подготовленность войск для веде́ния войны в суровых условиях севера в зимнее время. Поэтому министром обороны маршалом Тимошенко был отдан приказ готовить личный состав в условиях,  «приближённых к боевым», «в ученье — как в бою».

Будучи зачисленным в учебную роту, мне пришлось хлебнуть в полную меру все тяготы солдатской службы. На занятия отводилось 10 часов в сутки, из них 6—8 часов на улице (строевая, огневая, тактическая подготовка) при 30—40 градусов мороза. Одеты мы были в шинель, шлем, на ногах ботинки с обмотками. Да и в казарме (землянке) обогреться было негде. Портянки сушили своим теплом, подложив их под матрац. 

В этих условиях при интенсивных занятиях даже довоенного солдатского пайка не хватало. Постоянно ощущалось желание поесть. К этому надо добавить психологическую неприязнь в полку к нам — курсантам, со стороны остальных солдат и даже командиров. 

Дело в том, что в нашей учебной роте были собраны самые грамотные солдаты, имеющие как минимум среднее или даже высшее образование (учителя, инженеры, служащие) и называли нас не иначе как «инженеры» — «маменькины сынки» и с известной издёвкой, злорадством посылали нас на самую грязную и тяжёлую работу и службу. Командиры у нас были полуграмотные, да и старые служаки, видели в нас своих сменщиков, конкурентов.

Служба и учёба в нашей учебной роте осуществлялась очень жёстко, на пределе человеческих возможностей, частые тревоги, марш-броски, учения в полевых условиях и т.п. Дважды я подвергался обморожению на занятиях, подцепил чесотку от скученности и антисанитарии, а затем от простуды — фурункулёз (всё тело было покрыто огромными фурункулами по 3—5 штук сразу). Но такая закалка была, очевидно, вполне оправданной, что впоследствии пригодилась в дальнейшей армейской службе и на войне. 

Известие о начале войны с фашистской Германией я услышал по радио 23 июня 1941 года в Хабаровском военно-пехотном училище, куда был послан для продолжения учёбы. Весть о войне заставила изменить мои планы. Вместо училища я стал добиваться через командование направления на фронт в действующую Армию, на запад. Так поступали сотни тысяч юношей и девушек страны. 

Вместо фронта я возвращён был из училища в свою часть (не прошёл по здоровью). Наш 70-й стрелковый полк 3-й Крымской дивизии 2-й ОКДВА, которой командовал в своё время Г.К. Блюхер.

Полк к этому времени был поднят по тревоге и форсированным маршем передислоцировался на границу с Китаем в район Благовещенска и занял боевые позиции. По прибытии в часть мне пришлось вскоре добираться до полка, тоже по тревоге, вместе с арьергардом полка форсированным маршем. 

Расстояние в 300 км мы преодолели пешим порядком с полной солдатской выкладкой военного времени за 8 суток. Колонна была огромной, растянулась на многие километры. В целях маскировки шли в основном ночью, а днём отдыхали на обочине дороги в кустах. Было очень жарко, над колонной стоял столб пыли, смертельно хотелось пить.

Поэтому на привале старались отыскать хоть каплю воды, не брезгуя болотом и даже придорожной лужей. Здесь я воочию, впервые лично убедился, что в строю, в походе можно спать, не нарушая общий строй колонны. Это было первым, но не последним испытанием в армии.

По прибытии на границу мы отыскали свои подразделения и заняли оборону в боевых порядках полка, выкопав предварительно окопы и укрытия на случай нападения авиации противника, которого ждали изо дня на день. Находясь в окопах, ждали нападения японцев. Война на западе, огромные потери живой силы в первый её период, особенно со стороны младших командиров и командиров взводов, которые находились в первых рядах на передовой, требовали постоянного их пополнения. 

Поэтому меня вновь прямо с позиций уже в приказном порядке вскоре откомандировали на учёбу уже в другое военно-пехотное училище в Комсомольске-на-Амуре (КВПУ). Учёба в училище была нелёгкой, проводилась по ускоренной программе и значительную часть в холодное время, а в Комсомольске тоже довольно  холодно. Но тут было значительно легче, чем в учебной роте, да и быт здесь был обустроенных, стационарным. 

На западе полыхала ожесточённая война с гитлеровскими фашистами, поэтому я и большинство курсантов заваливали командование рапортами с просьбой о посылке на фронт. Даже были попытки устроить саботаж в учёбе в знак протеста на неудовлетворение наших просьб. Наконец смирились, рассчитывая, что уж по окончании училища попадём на фронт обязательно. И многие, в том числе и мои друзья, удостоились этой чести.

Мне же в категорической форме было сказано: «Вы нужны нам здесь, служите, куда пошлют». Приказ для военного человека — закон. Пришлось смириться. В первой половине 1942 года училище было окончено, и я в звании лейтенанта был направлен в часть для продолжения службы. Итак, я вновь был направлен служить на Дальний Восток, на границу, в район озера Хасан (на стыке трёх государств — СССР, Кореи, Китая). Оказывается, что здесь был неглубокий тыл, а по существу — второй фронт, сдерживавший японских самураев от нападения на СССР, чего от них требовал Гитлер.

Иногда от фронтовиков с запада приходится слышать незаслуженные упрёки в том, что здесь, на Востоке, мы отсиживались, не чувствовали дыхания и тягот войны. Это серьёзное заблуждение. И здесь (во всяком случае, для меня) служба была очень трудной, почти фронтовой, а в психологическом плане почти невыносимой. Изо дня в день в течение четырёх лет быть в напряжении, ждать внезапного нападения врага, быть постоянно «начеку», в боевой готовности, не считая всех неудобств и тягот окопной жизни и быта.

Наш 3-й батальон 158-й стрелковой бригады нёс службу в боевых порядках 107-го укреплённого района на границе в непосредственной близости от противника — японских самураев, которые вели себя нагло и вызывающе, провоцируя нас на ответные активные действия. Но нам был дан строжайший приказ — в любых обстоятельствах не открывать огня, «не ввязываться в драку». Порой так и хотелось открыть автоматную очередь или запустить гранату в ответ на наглую выходку самураев…

Жили мы в землянках, блиндажах, а боевое дежурство несли в окопах, дотах и дзотах. И так продолжалось четыре трудных и долгих года. Кое у кого не выдерживали нервы, были срывы, вплоть до ЧП (игра в «семёрку»). 

Чем же мы занимались на границе, в укреплённом районе?

1. Несли непрерывно, днём и ночью боевое дежурство на передовой: окопах, дотах и дзотах.
2. Вели непрерывное наблюдение и разведку противника. Это входило непосредственно в мою обязанность, так как я командовал взводом разведки батальона. Приходилось проникать и в тылы противника.
3. Строили и укрепляли оборонительные сооружения: траншеи, дзоты, землянки и дороги. 
4. Обучали резервистов из числа вновь призванных татар, удмуртов, азербайджанцев, которых затем в составе маршевых рот после обучения отправляли на фронт.
5. Занимались боевой подготовкой личного состава, готовя его к боевым действиям.

В августе 1945 года в составе 386-й стрелковой дивизии 25-й Армии, которой командовал прославленный полководец Великой Отечественной войны Василий Иванович Чуйков, участвовал в боевых действиях в войне против Японии. Это был 1-й Дальневосточный фронт. Буквально в канун войны я был назначен командиром стрелковой роты, с которой с боями прошёл сотни километров по Маньчжурии, Северной Корее, вплоть до Пхеньяна.

Война с японцами была скоротечной, но очень трудной. Вынашивая агрессивные планы нападения на СССР, Япония на границе с СССР держала отмобилизованную полутора миллионную Квантунскую армию, которая за многие годы создала мощный «оборонительный вал», состоящий из железобетонных сооружений с тяжёлой артиллерией, минных полей, заграждений, сплошных сообщающихся траншей с общей глубиной обороны более 30 км. Вся местность в нашу сторону была заранее пристреляна и находилась под перекрёстным огнём врага.

В ночь на 8 августа 1945 года наш батальон был поднят по тревоге. Нам зачитали боевой приказ на начало боевых действий против империалистической Японии. Состоялся краткий митинг. Выступающие бойцы и командиры рвались в долгожданный бой. В подразделениях состоялись партийные собрания, на которых были рассмотрены заявления о приёме в партию. На ротном партийном собрании был принят в члены партии и я. Коммунисты дали клятву первыми идти в бой, и они её сдержали. 

Ещё до рассвета батальон двинулся боевым порядком к границе. Вдруг хлынул проливной дождь, а днём выдалась нестерпимая жара, что затрудняло наше движение. Японцы нас не ждали, но вскоре опомнились и открыли ураганный заградительный огонь из всех огневых средств, вплоть до артиллерии. 

Появились первые потери. Батальон вынужден был рассредоточиться повзводно вдоль линии фронта и с боями продвигаться вперёд, взламывая сильно укреплённую оборону противника. Медленно, но упорно мы продвигались вперёд. Дело в том, что данный театр военных действий представлял из себя труднодоступные горы, покрытые густым лесом, глубокие ущелья с ручьями и болотами, бездорожье: действия танков и тяжёлой артиллерии были затруднены, солдаты на себе тащили 100 мм  полковые миномёты и лёгкие 45 мм противотанковые пушки. 

Поэтому основной удар пришлось наносить пехоте лёгким вооружением. Рота выполняла роль авангарда батальона, да и полка: вела непрерывно разведку боем, двигалась впереди в головной походной заставе, первой принимала на себя огонь противника в наступлении и не раз попадала под перекрёстный огонь. Роте первой приходилось подавлять и уничтожать сильно укреплённые вражеские огневые точки, действуя в обход с тыла и флангов, используя штурмовые группы по типу Матросова. 

Личный состав действовал смело и решительно. В ходе боя накапливал боевой опыт, закалку и солдатскую сметку. Естественно, не обходилось и без потерь, но они были минимальными. Возникали сложности в управлении подразделениями в условиях горно-таёжной местности, в обеспечении их боеприпасами, а личный состав — питанием.

Конкретных эпизодов смелых и решительных действий солдат и командиров под ураганным огнём противника при штурме огневых точек уже в первые сутки было более десятка, о чём я доносил командованию батальона, но уже в первые сутки мы с боями продвинулись в глубину примерно на 10 километров и вышли обходным манёвром на окраину небольшого китайского городка, который оказался совершенно пустынным. Здесь мы накоротке подвели первые итоги боя, установили с подразделениями связь, передохну́ли, подкрепились, в том числе первыми японскими трофейными продуктами, т. к. тылы наши где-то затерялись в лесу.

С рассветом снова вперёд, в наступление. Надо было взять с боями вторую, а затем третью линию глубокоэшелонированной 30-километровой обороны.

«Шли мы дни и ночи». Наконец, после упорных боёв нами взята третья оборонительная линия противника. Мы с боями вышли на равнину. Подтянули свои тылы, передохну́ли по-фронтовому, вплоть до 100-граммовой чарки. Но здесь поступил приказ: часть перебросить на другой участок фронта, где наше наступление «захлебнулось». Нас посадили на грузовые автомашины и через границу перебросили на другой участок фронта — на территорию Северной Кореи.

По прибытии мы увидели пересечённую холмистую местность: между увалами широкий распадок, в центре которого господствовала безымянная высота — сильно укреплённый узел противника, прикрывающий собой широкую долину, а за ней город.

Батальону приказано было штурмом овладеть указанной высотой, закрепиться и обеспечить продвижение полка вперёд вплоть до овладения городом. Не успели мы рассредоточиться и занять боевые позиции у подножия высоты, как японцы открыли по нашим подразделениям ураганный огонь артиллерии. Мы вынуждены были окопаться, а затем вызвать ответный огонь нашей артиллерии и под её прикрытием начали штурм вражеских позиций. 

Однако японцы шквальным огнём наше наступление остановили. Мы отошли на исходные позиции, подтянули свои огневые средства. Попытки взять японский укрепузел предпринимались ещё трижды. Но безуспешно… С большими потерями мы отходили на исходные позиции. Тогда решили сменить тактику, взять укрепузел в обход с флангов и тыла. В каждой роте создали усиленные штурмовые группы. Под покровом ночи они должны были выдвинуться с флангов и тыла как можно ближе к огневым точкам противника и рано поутру под прикрытием ближнего огня забросать их гранатами и сразу по всему фронту начать штурм. Нашей 7-й роте приказано было штурмовать дот с фронта.

Штурмовая группа во главе с лейтенантом Козловым, пользуясь темнотой, скрытно подползла к амбразуре и по сигналу «Красная ракета», забросав дот гранатами, вместе со всем батальоном поднялась в атаку, перешедшую в рукопашную схватку с самураями, засевшими в траншеях и пулемётных гнёздах. Дот был блокирован и с помощью сапёров подорван. В результате штурма сопротивление врага было сломлено, высота вместе с огневыми средствами оказалась в наших руках. Дальнейшее наступление полка на город Хун-Чунь было обеспечено.

Общий итог сражения за высоту был успешным: до взвода японских солдат было убито и до роты — взято в плен. С нашей стороны тоже были потери. Это была типичная, но не единственная операция нашего батальона и роты, окончившаяся победой над врагом в условиях сильно укреплённого оборонительного рубежа противника.

Новые сражения были ещё более упорными и тяжёлыми. Но мы уже приобрели кое-какой боевой опыт, изучили тактику противника и действовали более осмотрительно и умело. После наступления мы подтягивали силы, тылы, закреплялись на позициях, устанавливали связь и снова в наступление. И так, город за городом мы брали штурмом. Население встречало нас миролюбиво, но настороженно, так как японцы его пугали русскими, которые-де убивают, насилуют и грабят.

В действительности же японцы грабили китайский народ многие годы. На севере Китая, в Маньчжурии, был установлен полуколониальный режим Маньчжоу-Го во главе с марионеточным правителем Пу И.

Подобное было и в Корее. Народы этих стран были бесправными, нещадно эксплуатировались и превращались в последующих рабов. Нас поражала убогость быта и жизни китайцев и корейцев. Жили они большими семьями в лёгких, летнего типа жилищах-фанзах, спали на бамбуковых циновках, на своеобразных печах (канах). Пища их состояла из похлёбки гаоляновой, чумизной. Мясо и жиров они вообще не видели. Рис полностью забирали японцы.

Но особенно бросалась в глаза рабская покорность рядовых китайцев и корейцев, которые без конца при встрече подобострастно кланялись, повторяя «капитана». Так их вымуштровали самураи. Коренное население было сплошь неграмотным и жило за счёт небольших приусадебных участков, на которых воз делывали чумизу, гаолян, рис и овощи. А у корейцев и этого не было.

Приближался второй месяц войны с Японией. Успешно овладев одним из небольших китайских городков 2 сентября 1945 года, мы к утру закрепились на его окраине, готовясь к наступлению на господствующую безымянную высоту, где сосредоточились крупные силы противника в сильно укреплённом узле. С рассветом японцы открыли по нашим позициям ураганный огонь из орудий, а затем и из крупнокалиберных пулемётов. 

Мы вынуждены были под огнём «окапываться» и запросили подкрепление тяжёлых миномётов и орудийную батарею, так как без этого невозможно было без больших потерь взять высоту. Подкрепление к нам пришло, и мы ждали приказа о наступлении, открыв интенсивный огонь по врагу из всех огневых средств. 

Вдруг, дело было примерно в 10 часов утра 2 сентября, мы уже готовы были пойти в наступление… Огонь противника внезапно прекратился, наступила необычная тишина. И мы увидели на склоне высоты группу японцев с белым флагом. Оказывается, Япония капитулировала, прекратила военные действия, чему мы, безусловно, были рады. Японцы с поднятыми вверх руками большими группами стали сдаваться нам в плен, бросали оружие, снаряжения и под конвоем отправлялись в тыл.

Так закончились боевые действия нашей части на Востоке. Наш третий батальон в составе дивизии в полном составе двинулся вглубь страны вплоть до её столицы г. Пхеньяна. Передохнув, приведя себя в порядок, по-фронтовому отпраздновав победу, рота получила новый приказ: возглавить арьергард, собрать разрозненные тылы войск и двигаться самостоятельно с приданными подразделениями в направлении за главными силами — в Пхеньян, попутно обезвреживая небольшие группы японских солдат, смертников, которых было ещё немало в наших тылах и населённых пунктах. Таким образом, война для нашей роты ещё не закончилась.

Колонна наша была довольно внушительной: помимо строевых подразделений роты, пулемётного и миномётного взводов, у нас был солидный обоз (до полутора десятков повозок) с различным имуществом, более полусотни трофейных японских строевых лошадей. Поэтому двигались мы довольно медленно, проделывая в сутки пешим порядком 35—40 километров по местным дорогам, в направлении на Пхеньян. 

Население городов и посёлков встречало нас очень тепло и приветливо: с красными флагами и транспарантами на русском языке «Добро пожаловать!», во главе с представителями новой народной местной власти. Состоялись взаимные приветствия, а порой короткие митинги. Мы уже выучили несколько слов на корейском языке, а они — на русском. И так изъяснялись. Своего продовольствия у нас было недостаточно (в основном сухой паёк — концентраты, а также трофейный рис, тушёнка и галеты, хлеба не было совсем). 

Местное население обычно привозило нам овощи и бычка, за которые мы старались расплачиваться местной валютой. Иногда местные власти приводили нам обезоруженных японских военных, чтобы мы их пленили, но мы обычно рекомендовали корейцам самим определять судьбу пленных, так как это не входило в нашу задачу. В основном двигались мы без боевых стычек и потерь, а вот на ночных привалах были и эксцессы.

Однажды со всем своим беспокойным хозяйством расположились мы за городом на привал, выставили посты и секреты. Ночью темно… Примерно в 12 часов на одном из постов услышали душераздирающий крик и несколько автоматных очередей. Рота проснулась, и кое-кто открыл огонь из винтовок и автоматов прямо с места ночлега «в никуда», думая, что мы окружены смертниками.

Завязалась беспорядочная стрельба, которая готова была перерасти в панику и с жертвами. Нам с трудом удалось прекратить беспорядочную стрельбу и уложить всех на ночлег Выяснилось, что наш постовой уснул, к нему подполз самурай и нанёс ему несколько ударов ножом. Солдат успел несколько раз выстрелить и поднять тревогу.

Был и другой более серьёзный случай. Также ночью с ближайшей высотки по расположению роты был открыт массированный огонь из пулемётов. Пришлось два взвода поднять по тревоге и взять высоту штурмом, уничтожив пулемётный расчёт, до десятка вооружённых самураев были взяты в плен. Пленных мы разоружили и под охраной передали местным властям, так как нам с пленными возиться было некогда.

В конце сентября мы благополучно прибыли в Пхеньян, отыскали свою часть, разместились в отличных японских казармах на кратковременный отдых. Я доложил командованию о выполнении приказа, сдал имущество, обоз, трофейных лошадей и собрался тоже передохну́ть, но последовал новый приказ. Роте было приказано взять под охрану железную дорогу, соединяющую север Кореи с центром (Пхеньяном) на протяжении более 200 километров, обеспечить бесперебойное движение поездов.

В результате войны нормальное движение по железной дороге было парализовано из-за неисправности путей, недостатка локомотивов и машинистов (разбежались) и отсутствия угля. Паровозные котлы топили дровами (чаще шпалами). А дорога нужна была корейцам и нам, так как по ней перемещались наши войска с вооружением и техникой. Вывозилось в СССР демонтированное оборудование японских военно-стратегических заводов. Эта обязанность на данном участке пути была возложена на меня, как коменданта крупной станции и одновременно коменданта губернского города Тайсю. 

Личный состав роты был разбит на небольшие группы во главе с командирами взводов и отделений и рассредоточен был на всём протяжении пути, на важных объектах — тоннелях, мостах, для их охраны. Мой штаб размещался в г. Тайсю, а надо было организовать и контролировать службу подчинённых на всём двухсоткилометровом протяжении пути, обеспечивать личный состав питанием снаряжением, боеприпасами и жильём. В мою обязанность также входило сопровождать больших военачальников, а их было немало, даже обеспечивать их питанием в местном ресторане, который был в моём распоряжении.

Как коменданту города мне приходилось заниматься с новыми властями восстановлением и налаживанием нормального жизнеобеспечения солидного губернского города, содействовать восстановлению новой демократической власти, заботиться о трудоустройстве населения, в том числе женщин из закрытых нами японских борделей, распределением между местным населением (малоимущими) трофейного японского имущества и т.д. Даже организовывать и участвовать в проведении митингов и торжеств, посвящённых 28-й годовщине Великого Октября. 

А обстановка в городе, и особенно на линии железной дороги, была неспокойной. Остатки японских самураев, не смирившихся с поражением в войне, их прислужники из местного населения, богатые корейцы и особенно диверсионные группы, засылаемые к нам с юга Кореи (американской оккупационной зоны), продолжали действовать в виде диверсий и терактов, распространяли ложные, порочащие советскую армию слухи, с требованием — вывода наших войск, как «оккупантов» из страны. Нашими бойцами на охраняемых объектах было задержано немало подозрительных групп и одиночек, пытавшихся проникнуть на объекты, но серьёзных актов диверсий не было допущено.

Большинство корейского населения и новая власть относились к нам лояльно и даже дружелюбно, регулярно обеспечивали нас овощами и даже учили, как готовить на зиму разносолы из овощей, привозимых нам местным населением.

Командованием части мне было предложено привезти из СССР семью, что я и сделал. Приехала Мария с дочкой Лилией. Но прожили в Корее вместе мы недолго. В марте 1946 года я был откомандирован в Союз на курсы усовершенствования офицеров (КУОП) в г. Уссурийске, где размещался штаб нашей 25-й Армии. Со мной выехала и семья. Курсы я не закончил. Вскоре вышло постановление Правительства, а вслед за этим и приказ о демобилизации старших возрастов военнослужащих из Вооружённых Сил. Этим воспользовался и я. Подал рапорт на увольнение, так как хотелось посвятить свою жизнь гражданской службе. 

Весной 1946 года я был демобилизован из рядов Вооружённых Сил в запас. Так закончилась моя служба в Вооружённых Силах страны, продолжавшаяся почти шесть лет.

Я уже упоминал, что в коммунистическую партию вступил в августе 1945 года на передовой, буквально перед вступлением в бой с японскими самураями и до сих пор состою в рядах вот уже 66 лет. Несмотря на Ельцинские преследования и запреты компартии в 1993—1997 годах, убеждений своих не менял, членство в партии не приостанавливал, партбилет не прятал и не рвал как некоторые липовые партийцы. А был и остаюсь членом партии. В 1997 году мне присвоено Почётное звание «Ветеран партии» с 50-летним стажем, которое я ношу с гордостью.

Демобилизовавшись из Вооружённых Сил летом 1946 года, я вместе с женой Марией Алексеевной и дочкой Лилей прибыл в г. Балей по месту проживания моей матери. Отец мой, Щелканов Порфирий Иванович, 1893 года рождения, во время войны тоже был призван в армию и к этому времени уже вернулся домой в Балей. Кстати, жена Мария в годы войны в 1942 году работала санитаркой в военном госпитале №321 в с. Краскино Приморского края, но из-за отсутствия документов подтвердить этого не смогла.

Хотя служба и особенно война порядком измотали, но отдыхать после шести тяжёлых военных лет не пришлось. В военные годы ни отпусков, ни дней отдыха не пришлось использовать, — не до отдыха было, так как вся страна воевала и самоотверженно трудилась. Законный отпуск после демобилизации тоже не довелось использовать, — надо налаживать мирную жизнь. Везде нужны были кадры. Война выбила, унесла миллионы здоровых, грамотных людей, особенно мужчин, и опять как на войне: «Коммунисты — вперёд!» на самые трудные, ответственные участки работы…

Да и нужда побуждала искать пристанище, работу. Мать во время войны жила в ветхой полуземлянке одним огородом, не получая никакого пособия, да к тому же болела. Только диву даёшься, как она выжила. Но такова видно душа советского человека — не сдаваться, не ныть. Отец, да и мы с семьёй, кроме форменной одежды, из Кореи ничего не привезли. Я при демобилизации получил скромный двухмесячный оклад по должности и всё. А жизнь в Балее была очень дорого́й: булка хлеба на рынке продавалась за 120—150 рублей, ведро картошки 30—40 рублей.

Жизнь на гражданке надо было начинать заново: содержать семью в 5 человек, как-то обстраиваться. Благо помог огород. Успели в поле посадить картофель и, к нашему счастью, накопали около 20 кулей картофеля, буквально ожили. Этим и жили первый послевоенный год на гражданке. Но так жили и выживали многие в нашей стране, и никто не роптал, а, засучив рукава, буквально «вкалывал» на производстве и деревне. Надо было трудиться и мне.