Дело «Сохи и Молота»

Это была трудовая артель кустарного производства, созданная в 1922 году слесарями Г.П. Кузнецовым и А.А. Степановым в Чите. Размещалась она по улице Кастринской, 23, в хоздворе с несколькими цехами, кузницей и другими мелкими сооружениями.

В период нэпа производственная деятельность этого предприятия получила развитие и охватывала такие виды работ, как отливка из чугуна и меди любых частей к заводским, фабричным и сельскохозяйственным машинам, быстрое и точное исполнение всевозможных токарных работ на приводных станках, ремонт и изготовление весов, отливка торговых гирь, всевозможные кузнечные работы… Даже — составление планов на постройку и наблюдение за постройкой, бурение, установка помп, оборудование тёплых уборных и составление смет.

Все перечисленные работы производились качественно и в срок. Поэтому спрос на них, а, следовательно, и объёмы работ постоянно увеличивались. Артель становилась рентабельной, стала привлекать к себе внимание. В том числе и органов ОГПУ, которых насторожило то, что в числе кустарей, слесарей, токарей, медников оказались лица, принадлежащие в своё время к эсерам-максималистам и даже анархистам. Как известно, в это время прошла целая серия громких показательных судебных процессов над эсерами.

8 августа 1925 года на территории артели «Соха и Молот» были произведены обыск и изъятие ряда предметов и бумаг. Среди них оказались: резиновый штамп «Бюро группы анархистов», круглая печать «Благовещенской группы анархистов», несколько чистых, бланков с инициалом «ОГПУ», свыше сотни револьве́рных и винтовочных патронов, кожаный патронташ и три мешка старого типографского шрифта общим весом один пуд и 18 фунтов, валявшегося уже много месяцев для переплавки на свинец.

Главная мастерская, механический и мебельный цехи, кузница, кладовая были опечатаны. За этим последовали аресты нескольких работников артели, а также служащих конторы-правления кустарно-промыслового союза. Всех арестованных, а их оказалось 13 человек, препроводили в «подвал ОГПУ».

В постановлении о рассмотрении дела по обвинению этой группы лиц говорилось:
«Принимая во внимание силу собранных против обвиняемых улик, тяжесть грозящего им наказания и что, оставаясь на свободе, они смогут повлиять на дальнейший ход расследования…, мерой пресечения избрать содержание под стражей в арестном помещении при ГО ОГПУ».

Обыски производились и на квартирах арестованных. У одного из них — у счетовода артели Сизганова — обнаружили «Доклад о деятельности Читинской группы анархистов за 1921 год», «Воззвание к бедноте» (без даты) и «Задачи профсоюзов», где в одном из пунктов сказано: «Ты помни, что сила и право в союзе молота, плуга и мысли».

25 августа 1925 года начальник 1-го отделения Забайкальского ГО ОГПУ Звездин вынес постановление о привлечении арестованных к уголовной ответственности по статье 62-й УК «в нелегальной политической организации, цели которой были направлены к подрыву государственной мощи Советской власти, диктатуры пролетариата и пролетарской революции.
… Группа из вышеуказанных лиц, имея целью вести политическую борьбу с Советской властью, в 1923 году объединилась в г. Чите в кустарно-промысловую артель под названием «Соха и молот». Начиная с 1923 года, систематически вела борьбу с советскими принципами кустарно-промысловой кооперации».

26 августа всех их, содержавшихся под стражей в арестном помещении Забайкальского ГО ОГПУ, перевели в Читинский ИТД (исправительно-трудовой дом — А. Власов).

В ходе предварительного следствия 8 человек были освобождены из-под стражи. 27 ноября 1925 года Особое совещание при коллегии ОГПУ слушало дело по обвинению оставшихся пяти человек и арестованного в ходе расследования ещё одного — работника прииска «Юльевский» Лаврентьева.

Постановлением этого Особого совещания Г.П. Кузнецову-Мореву — председателю артели «Соха и Молот», А.А. Степанову — слесарю, А.М. Рябцеву — бухгалтеру, члену правления кустарно-промыслового союза и И.С. Байкову токарю по металлу — постановили заключить в концлагерь сроком на три года, а двоих — В.И. Бровцина и К.И. Лаврентьева — выслать в Архангельскую губернию сроком на три года.

Поскольку дело об артельщиках «Сохи и Молота» с самого начала получило политическую окраску, в материалах следствия этот акцент постоянно в той или иной мере присутствовал и затрагивал личность А.М. Рябцева. К примеру, вот что показывал на допросе слесарь Г.К. Красильников:
«Правление «Соха и Молот» было в то же время бюро максималистов и анархистов. В данное время есть основание считать Кузнецова, Рябцева и иже с ними руководителями Д.-Восточных Максов».

10 августа А.М. Рябцев был допрошен Звездиным. Его анкетные данные: рождения 1880 года, уроженец города Баргузина, беспартийный, великоросс, образование среднее, из совработников, член правления распорядитель Читрайкустпромсоюза, специальность — бухгалтер, до революции был выслан в г. Мариинск. Адрес проживания: Чита, угол Калининской и Софийской. При допросе Рябцев показал:

Арест А.М. Рябцева вызвал среди членов артелей, входивших в Читинский районный союз кустарно-промысловых кооперативов, бурную реакцию. Десять членов трудовой артели мыловаров и десять членов артели женщин обратились в губисполком, в губком РКП(б) и в губотдел ОГПУ с коллективным письмом-заявлением, в котором они характеризуют его как «деятельного члена кустпромсоюза, лояльного к советской власти, и просят освободить его под их поручительство».

В свою очередь, группа арестованных написала и отправила во ВЦИК, ЦК РКП(б) и прокурору республики письмо. В нём, в частности, говорилось:

К проверке обоснованности предъявленного обвинения подключилась прокуратура. В начале октября 1925 года заместитель прокурора Забайкальской губернии Семёнов, рассмотрев дело, вынес заключение. В нём прямо сказано, что из добытых данных и материалов следствия в действиях обвиняемых не усматривается состав преступления.
«Не соглашаясь с постановлением ОГПУ, настоящее дело в Особое Совещание не направлять, уголовное преследование (идёт перечисление фамилий шестерых обвиняемых — А. Власов) по 62 см. УК дальнейшим производством прекратить».

Но ни обращение обвиняемых в высшие инстанции, ни заключение губернской прокуратуры не поколебали твёрдой, принципиальной чекистской позиции всесильного ОГПУ. Как уже упоминалось, Особое Совещание при коллегии ОГПУ 27 ноября приняло своё постановление о заключении в концлагерь четверых главных «виновников».

В пути следования к месту отбытия наказания А.М. Рябцев серьёзно заболел. 2 февраля 1926 года начальник исправительно-трудового дома Бурятии направил в Москву в адрес коллегии ОГПУ телеграмму:
«Постановлением коллегии ОГПУ от 27 ноября 1925 года подлежит заключению концентрационный лагерь Соловецкого монастыря Ананий Моисеевич Рябцев. Пересылается из Читы. Прибыл этапом Верхнеудинск 22 января. Болен активным туберкулёзом, кровохарканием. Врачебно-контрольная комиссия признала, дальнейшее следование этапом Рябцева и содержание его в заключении не возможным».

Главное управление ОГПУ, получив это сообщение, подготовило отношение о его задержке в Верхнеудинском ИТД до особого распоряжения. Но эта бумага из Москвы поступила только 24 февраля, а облотдел ОГПУ БМР (Бурят-Монгольской Республики — А. Власов) уже 17 февраля распорядился отправить к месту назначения заключённого Рябцева этапные порядком.

О пребывании А.М. Рябцева в лагере подробных све́дений нет. В деле есть лишь справка Вишерского отделения УСЛОН (Управления Соловецким лагерем особого назначения — А. Власов) ОГПУ на заключённого А.М. Рябцева, из которого видно, что он прибыл в лагерь 25 марта 1926 года.

Здесь он был устроен бухгалтером на Вишзаводе. В отзыве о нём начальника отделения Котельникова сказано кратко: «За скрытностью характера трудно сказать что-либо определённое».

Небезынтересен ещё один факт заступничества и ходатайства за А.М. Рябцева из Хабаровска. 3 ноября 1926 года из Центральной Контрольной комиссии ВКП(б) в адрес ОГПУ поступило письмо со следующей препроводительной запиской:
«По принадлежности, на рассмотрение. Приложение: письмо члена ВКП(б), партийный билет № 530833 (подпись неразборчива) о гр-не Рябцеве Анании Моисеевиче, заключённом в концлагерь. Зав. бюро Президиума ЦКК ВКП(б) Котляренко».

Это было письмо одного из руководящих работников крайфо, адресованное в Москву нашему земляку Емельяну Ярославскому. Вот лишь некоторые выдержки из этого послания:

Как среагировал наш знаменитый земляк Я.М. Ярославский на это письмо-ходатайство, неизвестно. Известно лишь, что оно было отослано обратно, в адрес ОГПУ. Как бы там ни было, а просьбы и ходатайства сыграли положительную роль.

Из концлагеря Рябцев был освобождён досрочно. Надо полагать, нашлись умные люди, которые разобрались в невиновности его и всей читинской группы. Вот так об этом сообщил он сам в автобиографии, написанной намного позднее —10 сентября 1935 года:

Как видим, с середины 1932 года А.М. Рябцев на хозяйственной работе в тюремном ведомстве. Что же способствовало переходу в это учреждение?

В то время РТК возглавлял известный в прошлом партизанский командир Забайкалья В.М. Сокол-Номоконов. Он развернул активную деятельность по переустройству многих сторон пенитенциарной практики, сделав основной удар в плане «перековки» спецконтингента на развитие производственной базы учреждения, на приобщение к труду значительной части заключённых. 

Василий Михайлович привлёк к этому делу толковых практиков, мастеровых людей. Среди них оказались бывшие венгерские военнопленные, принявшие российское подданство, такие как Ян Шивак, Андрей Варга и др. И, конечно же, А.М. Рябцев явился той находкой, тем необходимым полезным человеком, который хорошо разбирался в производственно-финансовой деятельности и, как мы теперь знаем, обладал неплохими организаторскими способностями. 

И дело пошло на лад. Как не странным теперь покажется, но именно в те годы на базе РТК действовали слесарная, столярная, сапожная и другие мастерские, а за её пределами ряд производственных объектов на лесоскладе на Большом Острове, кирпичный завод, смоляные «заводы». Силами заключённых производилась заготовка леса, дранки, корья, и даже была своя рыболовецкая бригада на озере Арахлей.

В архиве УВД хранится «личное дело А.М. Рябцева». Из послужного списка, анкет, автобиографии, других документов выявляются новые факты его биографии, дополнительные штрихи к его портрету, из которых вырисовывается яркая, неординарная личность этого человека.

В юные годы большое влияние оказали на Анания Рябцева народовольцы, высланные в Баргузин как государственные преступники. С 14 лет начал трудиться на приисках, где работал и его отец. В 1904 году, обучаясь на бухгалтерских курсах в Иркутске, стал принимать участие в подпольной работе в группе социал-революционеров. Так он приобщился к революционной деятельности, был активным участником революции 1905 года, выдвинулся в число видных эсеров Сибири.

Четыре раза арестовывался и ссылался. В тюрьмах Иркутской, Красноярской и Читинской пробыл четыре года, а затем восемь лет отбывал ссылку в городе Мариинске (тогда Томской области). Там в 1911 году организовал общество торговых служащих, которое в 1917 году было переименовано в профсоюз.

С падением самодержавия стал членом Комитета общественной безопасности г. Мариинска, членом Совета рабочих и солдатских депутатов. С установлением Советской власти работал на участке по продовольственному снабжению. Когда Томск остался почти без хлеба, Рябцев сумел заготовить в Мариинском районе хлеб и доставить его по назначению. В ноябре 1918 года с приходом белых был арестован карательным отрядом, сидел в камере смертников, но с группой товарищей сумел совершить побег.

В конце 1918 года А.М. Рябцев прибыл в Читу, где уже правил атаман Семёнов. Жил нелегально под другим именем, работал бухгалтером в областном земстве. Когда семёновцами был убит председатель земства Богданов, он с четырьмя служащими (трое из них известны: Шелонин, Шайванов и Магазинер) выехал тайно из Читы, прихватив из земства часть золота. Их путь лежал в Бурятию, где они влились в партизанский отряд. Взятые ценности, по свидетельству самого Рябцева, были переданы по назначению, о чём у Шелонина имелись соответствующие документы.

После освобождения Верхнеудинска Рябцев работал в правительстве ДВР начальником отдела юстиции, а после переезда правительства в Читу осенью 1920 года перешёл на работу в Военпур. Когда, спустя два года, произошло воссоединение Дальневосточной Республики с Советской Россией, Рябцев перешёл на мирную работу по линии промкооперации, где и развернулись Драматические события с нашумевшим делом артели «Соха и Молот.

Пожалуй, относительно спокойными для Анания Моисеевича оказались годы его работы на хозяйственном поприще в Читинской тюрьме. Находя душевное удовлетворение в работе, где его знания и опыт пошли на пользу, и в семейной жизни, он в то же время не мог не замечать, как в стране начал раскручиваться маховик политических репрессий.

Сотрудников Читинской тюрьмы поразило известие, когда в 1931 году был осуждён и расстрелян конторский служащий Л.А. Григорьев. Дело в том, что этот человек с 1906 по 1922 год возглавлял Читинскую областную тюрьму. Его положение начальника не поколебала смена пяти режимов власти в годы революций и гражданской войны. Политические заключённые уважали начальника тюрьмы за его лояльность, предупредительную вежливость и справедливость по отношению к ним, а с уголовными преступниками он был предельно твёрд и требователен. Григорьева хорошо знали, уважали и ценили многие его сослуживцы.

С начала тридцатых годов тюрьму стали «набивать» так называемым кулацким элементом. Потом пошли бывшие белогвардейцы, семёновцы, священнослужители, представители ранее оппозиционных партий. Особенно «доставалось» бывшим эсерам. Рябцев всё это видел и понимал, подспудно ждал приближения грозящей беды. Уже не за горами был зловещий 1937 год.

В семье Анания Моисеевича стали появляться внуки. У дочери Зинаиды и зятя Мефодия Соломина в 1935 году родился первенец, которого назвали Юрием. Говорили, что дед был очень привязан к нему. Осенью 1937 года органами НКВД был взят под стражу сотрудник Читинской тюрьмы, рука об руку работавший с А.М. Рябцевым, зав. производственной частью Я.Я. Шивак. Ему было предъявлено грозное обвинение «в сборе сведений» разведывательного характера в пользу некоего иностранного государства. Становилось очевидным, что в числе «явных и скрытых врагов народа» стало всё больше и больше попадать лиц из числа сотрудников органов внутренних дел.

Именно в это время в связи с образованием Читинской области было создано управление НКВД. Его возглавил ставленник наркома Ежова Г.С. Хорхорин, с именем которого в истории Забайкалья связан невиданный доселе разворот массовых репрессий.

12 ноября 1937 года Ананию Моисеевичу исполнилось 57 лет, а через два дня Г.С. Хорхорин утверждает документ, подготовленный начальником 2-го отделения 4 отдела УНКВД 40 лейтенантом госбезопасности Лабзиным, в котором сказано «Рябцев А.М. изобличается в к.-р. деятельности. В соответствии с приказом Наркома внутренних дел Союза ССР №00477—1937 года подлежит аресту и преданию суду».

Ордер на его арест был выписан 28 ноября 1937 г. Обыск и арест А.М. Рябцева произведены 30 декабря 1937 г. — под самый Новый год — в комнате общежития Читинской тюрьмы, где он проживал с семьёй.

В книге Юрия Мефодьевича Соломина «От адъютанта до Его Превосходительства» (в соавторстве с Е. Владимировой) об этом пишет так:

Это был шестой по счёту арест старого революционера. Таких ударов судьбы мало бы кто вынес, тем более больной человек. Дни Анания Моисеевича были сочтены…

Он шёл по делу четырёх бывших эсеров-революционеров с дореволюционным стажем: А.А. Лопатина, И.К. Булды и И.В. Вильчковского. Все они обвинялись в том, что «являлись участниками контрреволюционной эсеровской организации, в составе которой проводили враждебную работу против СССР».

16 марта 1938 года А.М. Рябцев был допрошен начальником 4 отделения УНБ УНКВД по Читинской области капитаном госбезопасности Врачевым и небезызвестным Лабзиным. После допроса, не подписав ни единого листа протокола, Рябцев оказался в тюремной больнице, где через неделю, 23 марта, скончался «от туберкулёза лёгких», как сказано во врачебном свидетельстве о смерти.

А.А. Лопатин также скончался в Читинской тюрьме во время следствия. А двое других — И.К. Булда и И.В. Вильчковский — 6 июня 1938 года постановлением Тройки НКВД по Читинской области были осуждены и вскоре расстреляны.

… Так закончил свой жизненный путь измученный тяжёлой неволей один из наших славных земляков — скромный труженик на ниве народнохозяйственного дела Ананий Моисеевич Рябцев. Он был разносторонне развитой, богато одарённой, творческой личностью. В молодости вместе с братом Михаилом активно участвовал в создании и постановке самодеятельных спектаклей на Чите Первой, а затем и в ссылке. Обрывочные све́дения об этом сохранились в архивных документах дореволюционной поры. Этот штрих весьма важен. Двое внуков Анания Моисеевича — Юрий и Виталий Соломины, стали в наше время видными деятелями театра и кино. Дедовы «гены», видимо, передались по наследству, получили выход и достойное развитие.

В январе 1956 года А.М. Рябцев, как и его товарищи-«однодельцы», был посмертно реабилитирован. По свидетельству некоторых членов семей бывших сотрудников Читинской тюрьмы, он был захоронен на окраине старого Читинского кладбища.