На службе Отечеству. Тревожные будни

Всё это в недалёком прошлом входило в систему МВД и поэтому нам приходилось заниматься ими вплотную и конкретно. Здесь под одной крышей находятся тысячи отверженных, униженных и оскорблённых. Их надо не только накормить, обуть, одеть, занять полезным делом, а самое главное — исцелить израненную их душу. Это ведь живые люди.

И у каждого своё, наболевшее. Не зря же говорится: «Крепка тюрьма, но чёрт ей рад». Поэтому чаще всего здесь случаются побеги единичные и групповые. Беглецов надо как можно быстрее найти и водворить на прежнее место. А это, как правило, нелегко, все равно что искать «иголку в сене». Задействуются большие силы. Нередко это связано с риском и жертвами. Поводов для побегов немало и они разные: захотел побывать на воле, повидать бывшую жену, детей, «рассчитаться» со своим обидчиком. А кое-кто бежит от произвола всесильных жестоких «паханов» и даже администрации.

Несмотря на охрану, жёсткий контроль, возможностей убежать — бесчисленное множество, а главное — ротозейство охраны. Помню, как теперь, докладывают как-то мне, что из Нерчинской детской ИТК усиленного режима сбежала группа подростков в несколько десятков человек, которые разбежались и затаились в окрестностях города. Дело обстояло так: воспользовавшись ротозейством охраны, группа осуждённых напала на контролёра, отобрала у него ключи, открыла часть камер и сбежала. Находясь в бегах, они могли совершить новые преступления по отношению населения.

На поиски было задействовано сотни военных, работников милиции, дружинников. Прочёсывали всё. Нам понадобилась целая неделя, чтобы всех их выловить и водворить в колонию. Помимо материальных затрат, сколько это стоило нервов, бессонных ночей. Но ещё серьёзнее и страшнее, когда в колониях совершаются массовые беспорядки. А такие факты были и у нас.

Дело было в начале 1971 года. Под вечер я возвращался из командировки. Вдруг по рации мне передали, что в ИТК-6, расположенной в посёлке ГРЭС под Читой между пьяными осуждёнными была предотвращена «разборка». В дежурной части УВД мне подтвердили это сообщение и доложили, что сейчас всё «нормально». Не успел я прийти домой и сесть за ужин, как из дежурной части поступил тревожный сигнал. В колонии № 6 возобновились с новой силой разборки, между пьяными осуждёнными возникла групповая драка, есть жертвы. 

Проверив сообщение, я дал команду: «Объявить тревогу командному, оперативному составу УВД, городским отделам милиции и войсковой конвойной части». В управлении, заслушав доклад зам. начальника УВД Д.С. Щербакова об обстановке и принимаемых мерах в ИТК 6, мы скомплектовали несколько оперативных групп во главе с моими заместителями и немедля выехали на место происшествия, оставив резерв.

По прибытии в колонию увидели страшную картину, на территории жилой зоны горят несколько бараков, везде выключен свет, во дворе большие группы заключённых, между которыми продолжаются разборки и драки, поножовщина, крики, на вахту поступают избитые и раненые, на территории идёт погром. Неуправляемая толпа осуждённых приближается к вахте. Начальник и сотрудники колонии, а также охрана укрылись там же.

Сложность обстановки определялась ещё и тем, что в школе для осуждённых проводились занятия гражданскими преподавателями — женщинами. Возникала опасность надругательства над ними со стороны пьяных, озверевших осуждённых. Надо было вывести женщин на вахту. Командир роты со своим замом принял дерзкое, рискованное решение: вышел на территорию жилой зоны перед вахтой и из автоматов открыл огонь над головами, подступавших к вахте заключённых. Осуждённые стали пятиться и отступили, часть их рассеялась и ретировалась в бараки. Так, под прикрытием огня удалось вывести из зоны женщин — учителей. И мы вздохнули с облегчением.

Усилив охрану, и особенно вахту, оказав первую помощь раненым, решили ввести в зону работников колонии, наши оперативные группы вместе с пожарными машинами. И так мы в полной темноте оказались в пьяном муравейнике среди осуждённых, рискуя своей жизнью. Надо было выявлять и вылавливать зачинщиков и пьяных дебоширов, которых водворяли в ШИЗО. Пожар потушили, в бараках установили усиленное дежурство, основную массу осуждённых уложили спать, а зачинщиков изолировали. Постепенно обстановка стала нормализоваться. Наутро стали подсчитывать потери, восстанавливать порушенное, основную массу осуждённых вывели на работы. Началось следствие — выяснение причин и условий, вызвавших беспорядки, чем занималась прокуратура. 

Оказывается, что накануне происшествия этапом из Мурманской области к нам в ИТК-6 прибыло до сотни осуждённых, которые там, в колонии организовал погром. В  порядке разрядки обстановки они были направлены к нам. Это были «головорезы». А у нас этого не учли. Возвращаясь с работы, наши осуждённые запаслись водкой, перепились и стали «выяснять отношения» с прибывшими «гостями». Естественно, возник пьяный скандал, драки, поножовщина и беспорядки.

Чтобы восстановить полный порядок в колонии руководящий состав УВД ещё около полумесяца занимался этой колонией вплоть до суточного патрулирования. Для меня, всего руководящего состава УВД и ИТК это был серьёзный урок на будущее, реальная школа умения действовать в экстремальной обстановке.

Сразу после случившихся беспорядков в ИТК-6 я лично доложил Министру, который дал указание ни в коем случае против осуждённых не применять оружие, но действовать решительно. Мы так и поступили. При расследовании уголовного дела выявилось много недостатков со стороны администрации колонии. Был издан специальный приказ по УВД. Представители прокуратуры и МВД пытались обвинить командира роты за то, что он открыл огонь, будучи в зоне среди осуждённых, чтобы вывести женщин из зоны и настаивали на том, чтобы отдать его под суд. Но мы всё-таки его отстояли, так как посчитали его действия в этой обстановке вынужденными и правильными.

Позднее подобные массовые беспорядки у нас были в ИТК № 5. Тоже была пьяная драка, поножовщина, но с меньшими последствиями. В ликвидации беспорядков и их последствий бесстрашно и энергично себя вели начальник ОИТУ УВД Г. Кристалинский и начальник медслужбы И. Забелин, которые, находясь в гуще заключённых, усмиряли дебоширов. Были серьёзные происшествия и другого плана, которые доставляли нам немало забот и волнений. 

Существующая во всём мире система изоляции преступников от общества в тюрьмах, колониях и лагерях преследует цель оградить общество от повторного совершения преступлений и устрашения потенциально неустойчивых людей от возможных преступных действий, и, конечно, перевоспитать самого преступника, сделать из него законопослушного гражданина. Последняя задача решается довольно трудно. Отсюда рецидив, повторная преступность, что нежелательно для общества. В связи с этим администрация хочет знать, как проводимые ею меры воспринимаются подопечными осуждёнными. 

В этих целях в одной из колоний после проведённых политзанятий с осуждёнными решили узнать, насколько эффективны эти меры для перевоспитания осуждённых и распространили анонимную анкету. Мнения были разные, но в основном идентичны. Вот один, почти дословный ответ: «… Гражданин воспитатель, мне было бы небезынтересно знать, какими вы руководствуетесь мотивами в своих суждениях о том, исправился ли ваш подопечный или нет. Может, человек просто затаился, как я в первый срок… Я был на хорошем счету у администрации, и они считали, что я полностью исправился. Но, увы, я опять здесь! 

Сейчас у меня небольшой срок и лицемерить нет смысла. За мой короткий срок вы не успеете меня понять и, следовательно, освободите досрочно. А дали бы мне хотя бы года три, я бегал бы у вас как самый идеально-примерный зэк, и вы меня, безусловно, освободили бы досрочно. Впрочем, я, может быть, и заблуждаюсь. Свои грязные дела я не брошу по следующей причине. 

Во-первых, я презираю физический труд, а к умственному у меня нет способностей. А так я буду гастролировать по всем частям нашей необъятной Родины. А ваша гнилая мораль мне не подходит. Вы живете слишком пресно: работаете, едите и умираете. А я хоть и редко, но даю свободу своему духу. Конечно, я не убийца и согласен задушить своими руками любого убийцу. Я ещё не «вор в законе», но настоящий сформировавшийся вор — это моя профессия, мой образ жизни. 

Здесь я не первый раз и не последний. На воле у меня никого нет: мать умерла, жена ушла. Поэтому колония для меня дом родной хоть и не очень приветливый, а куда денешься. Здесь мои кореша и подельники, понимающие мою душу. Если я не стукач: помогут, вылечат, пожалеют… Есть крыша над головой: пайка баланды обеспечена, да ещё кое-что, сдохнуть не дадут. В зоне я окончил семилетку, получил профессию штукатура. Но всё это не по мне. На работу я выхожу вместе со всеми, но стараюсь не выпячиваться, а как-нибудь между лохами прокантоваться, что-нибудь сварганить, сварить чифир: и день прошёл. Начальству стараюсь глаза не мозолить, для вида участвую даже в СВП, но «стучать» не в моём характере.

Ваши меры воспитания для меня, как «горох об стенку». Воля уже не для меня, хотя я и не против прошвырнуться, глотнуть свежего воздуха. Но надолго ли? Вытерплю? Встречу где-либо в тёмном месте богатенького пижона или подгулявшего лопуха — обдеру «как липку». Встречу свободную Маруху, а их теперь «хоть пруд пруди». Завалимся в ресторан, кутнем, как следует, «побалуемся». И так пока менты вновь не схватят… А там суд, колония, новый срок. Но это лучше, чем у вас, гражданин начальник! Уж слишком пресная у вас жизнь, она не по мне».

Почти за десять лет службы в о́рганах внутренних дел пришлось пережить немало тревожных и беспокойных дней, чрезвычайных происшествий другого плана. Если говорить откровенно, то почти не было ни одного спокойного безоблачного дня. Здесь действительно нужны «бычьи нервы» и в то же время оптимизм, как говорил Сталин. 

В этой связи вспоминается несколько таких тревожных эпизодов. Вот, например, 18 мая 1973 года, обычный день. После утренней планёрки я находился в кабинете, работал с документами. Вдруг в 11 часов по телефону поступил тревожный сигнал из аэропорта о том, что на борту самолёта ТУ-104 № 42379 следующего рейсом Москва-Чита на подлёте к пункту назначения произошло чрезвычайное событие, очевидно вооружённое нападение на экипаж неизвестных лиц. Связь с самолётом прекращена, местонахождение его неизвестно…

В то время случаи взятия заложников и воздушного пиратства были довольно редкими. Специальных служб и подразделений для ликвидации подобных происшествий в стране и у нас не было. Эта обязанность, как и на все чрезвычайные события, была возложена на органы внутренних дел и на меня, как регионального руководителя — персонально. 

Кстати, я уже рассказывал, что нас, руководителей органов на семинарах учили
кое-чему на случай чрезвычайной обстановки. Не раздумывая, я объявил сразу «тревогу» личному составу, доложил о полученном сигнале в инстанции, прокуратуру, начальнику УКГБ, в транспортную милицию, немедля послал усиленную оперативную группу в аэропорт для выяснения обстановки и действий при возможном прибытии самолёта.

Из прибывших по тревоге сотрудников, мы скомплектовали ещё 5 оперативных групп и направили их в аэропорт, где они на самолётах АН-2 направились в разведывательные полёты для поисков пропавшего Ту-104. В связи с тем, что не исключалась возможность прорыва самолёта через границу КНР, военными были подняты несколько самолётов-перехватчиков.

Примерно через 50 минут после вылета один из разведывательных самолётов обнаружил дымящиеся обломки самолёта в 100—110 километрах западнее г. Читы в горно-таёжной заболоченной местности, совершенно непроходимой, о чём сообщили в штаб поиска в аэропорту. Затем на вертолётах, вездеходах, конным и пешим путём к месту аварии самолёта прибыли 10 оперативных групп работников милиции, 130 военнослужащих, которые обнаружили, что экипаж, пассажиры самолёта — все погибли, спасать было некого. Прибывшие были задействованы на поисковые работы по обнаружению трупов, деталей самолёта, вещей и ценностей пострадавших. К вечеру 19 мая с места катастрофы было эвакуировано 40 трупов в г. Читу, а назавтра были вывезены оставшиеся трупы.

Расследованием катастрофы занимались органы прокуратуры, УКГБ и Московская правительственная комиссия. Организовано было опознание трупов, их кремация в Москве и выдача родственникам погибших урн с прахом. Затем состоялись похороны погибших, на которых участвовала практически вся Чита. Траурная процессия по улицам Читы растянулась более чем на километр. Событие довольно грустное и запомнившееся на всю жизнь. Вся работа по ликвидации последствий катастрофы и участие в этом работников УВД со стороны обкома партии и облисполкома признана положительной.