Биографические записи Владимира Лобанова. Третье путешествие

Мои сослуживцы в управлении строительства (бывший «Читстрой») узнали о моих путешествиях, и многие изъявили желание поехать со мной в очередной раз. Более серьёзные намерения выказал мой школьный товарищ Артём Фефелов. Ко дню выезда он намеревался взять напрокат велосипед, а я заказал и получил на него в клубе туристов куртку, рюкзак, ботинки.

Пришёл срок, и мой друг смущённо признался, что ехать не может, вернее, не хочет. Одно дело путешествовать на словах, другое — на самом деле. Изобилие снаряжения обязывает, и я стал приглашать другого товарища — Леонида Гимберга. Этот особенно не размышлял, и мы выехали. Наш маршрут был недалёк, на Байкал, но по другой дороге. Мы хотели проехать на Улеты, Хилок, Баду, Петровский Завод, Улан-Удэ, Байкал. Физически крепкий парень, Леонид оказался, однако, слаб во внутренней самодисциплине.

Всё-то его утомляло: мороз, жара, дождь, сухость. Любая дорога казалась ему плохой, асфальт жёсткий, грунт мягкий, трава густая и т. д. и т. д. С самого момента выезда у него начались бесконечные поломки велосипеда. Делать ремонт он не умел и не хотел. Но особенно тормозили передвижение его бесконечные желания отдохнуть, сварить чай, поваляться. 

Я, как мог, боролся с такими «загибонами» моего напарника. Вместо его ломаного велосипеда отдавал ему свой, исправный. Через пару часов начинал ломаться и он. Такая маята шла всю дорогу. Первые остановки были уже через 50 км пути и продолжались бесконечно. Вместо запланированных 1,5 дня, дорога до озера Арей заняла 5,5 дня. Таким темпом за месяц нельзя доехать и до Улан-Удэ, а планировали  за 4—5 дней.

Перед посёлком Хилок попалась идеальная дорога, хорошая погода. Лёня сидел на моём велосипеде и понукал мотор. Он уехал от меня вперёд и, не беспокоясь обо мне, мчался к цели. Было это в день моего рождения, 11 июля. Махнув рукой на причуды попутчика, я надеялся через три часа быть в Хилке, зайти в ресторан на вокзале, отдохнуть, отметить юбилей. Не доезжая 12 км до Хилка, я догнал беглеца. Он стоял и беспомощно пытался завести двигатель. Когда я сам сделал это, то обнаружил, что от перегрузки двигатель заклинило, и для того, чтобы ехать дальше, надо было произвести полную разборку и сборку двигателя. 

Такое под вечер, да уставши, было немыслимо, и я поехал вперёд сам. А напарник был вынужден толкать свой велосипед и вести его пешком. Заночевали мы на виду у посёлка, въехать в него уже не было времени, празднование юбилея пришлось отложить. Утром стало ясно, что так дальше ехать нельзя, на такое путешествие не хватит месяца…

Хотя и преодолевая пассивное сопротивление своего напарника, но решение было принято. Велосипеды мы отправили багажом в Читу, а сами поездом поехали в Улан-Удэ.

Без особых приключений пересели на автобус и двинулись к Усть-Баргузину. И здесь нам повезло: без задержки добрались до него, и сразу пересели на тот же теплоход «Комсомолец» и я вновь увидел Байкал в его первозданной красоте. Через три дня теплоход бросил якорь против бухты Песчаной, 120 км севернее истока Ангары. К этому времени турбаза в Песчаной окрепла, и мы с Леонидом решили выйти на берег и до следующего парохода жить и путешествовать здесь.

Мы высадились и отправились к директору турбазы с желанием оплатить проживание и питание, а самим обследовать окрестные места.

Директор, когда узнал, что у нас нет путёвок, тут же предложил нам убираться, ведь здесь жили только организованные туристы по путёвкам, а у нас их не было. Нам было запрещено даже разбивать палатку вблизи турбазы. Но при всём желании мы уехать не могли, потому что пароход ушёл, а другой дороги не было. Невзирая на запреты, мы разбили палатки вблизи корпусов, но в таком глухом подростке сосняка, что палатки видно не было и в двух шагах. Работники столовой были не против покормить и нас. Бытовые дела были решены, и мы начали обследовать соседние долины. На походы мой напарник был не настроен.

По бухте Песчаной и в соседней он ещё не против был побродить, но далее не захотел сделать ни шагу. Никакие мои уговоры не смогли поднять его и на следующий день, и я отправился в одиночку штурмовать Прибайкальский хребет. Мы видели его на протяжении многих сотен километров, но интересно было взойти на него и посмотреть, что же за ним. К обеду я взошёл на хребет и взглянул на запад, но ничего интересного там не было, просто бесконечный ряд сопок.

Однако такие походы вдохновляют, и в другие дни я совершал вылазки от 20 до 30 км в разные стороны. Сама бухта Песчаная изумительно красивая, и в ней было множество удивительных уголков. Приветливая турбаза манила, но дольше оставаться было нельзя, и мы выехали в порт Байкал, Иркутск и Читу.

Вполне понятно, что такое куцее путешествие многого не давало, и я по приезде в Читу предложил своему напарнику продолжить путешествие, но на этот раз по воде.

Мы захватили рюкзаки, топоры, строительные скобы и поехали в район озера Арей к посёлку Ленинское. Я знал, что здесь на берегу множество брёвен, готовых к сплаву. Вечерком июльского дня мы срубили плот. Тогда, когда мы приехали, было большое таяние снегов в верховьях Ингоды. Холодная вода прибыла, и в низовьях ожидалось наводнение. Там, в 200 км выше Читы Ингода была бурной рекой с обрывистыми берегами, многими рукавами и кипела от пены.

При сплачивании я предложил соединить три бревна, но мой друг побоялся утонуть и попросил удвоить число брёвен, что мы и сделали. Бросив на плот две накачанных камеры от автомобиля, рюкзаки, воткнули топоры, взяли шесты и отправились в путь. К сожалению, путь в направлении к Чите был очень недолог. Плот наш оказался неуправляемым, был слишком тяжёлым. Легко расталкивая бревна и сбивая землю при наших попытках пристать к берегу, наш плот, как танк, двигался вниз по реке. Никакими средствами мы не могли сдвинуть плот в нужном для нас направлении.

Я сразу понял, что ни до какой Читы мы не доберёмся. Наши помыслы ближе берега не простирались. Километров через пятнадцать река разделилась на два рукава, и нас затянуло в меньшую протоку, в которой течение было ещё бо́льшим. Берега здесь были совсем рядом. Но плот не останавливался. Вскоре я увидел бревно, которое полностью перекрыло протоку на высоте двадцать сантиметров. Плот ударился в бревно. Я сидел впереди и смог ухватиться за него, другой рукой держался за скобу на плоту. На какое-то мгновение плот остановился, затем нырнул задней частью, а я остался на бревне.

Лёха со своим багажом благополучно поднырнул под бревном и остался на плоту в обнимку с резиновой камерой. Долго держать плот я не мог, отпустил бревно и поплыл за плотом. Лёха, видя меня сзади, не подал руки и не бросил мне камеру. Он спокойно смотрел на меня и ничего не говорил, делая вид, что ничего не замечает. Делать нечего, я поднажал, догнал плот и кое-как влез на него.

Тут я обратил внимание на то, что моя нога была разрезана в стопе, ближе в пятке. Я, по-видимому, зацепил ногой за топор, воткнутый в плот. Мой рюкзак уплыл далеко вперёд, но не тонул, потому что в нём был меховой спальный мешок и другие лёгкие вещи. Теперь уже было просто необходимо приставать к берегу, но это долго не удавалось: наш могучий плот тыкался в гальку, сверху сыпался грунт, а мы плыли дальше. Наконец, я увидел крутой поворот, подгребли к берегу, я приказал Лёхе прыгать на берег, и когда он был в безопасности, выпрыгнул и сам.

Итак, наша попытка добраться до Читы на плоту не удалась, зато моё настроение было прекрасным — я до конца удовольствовался отпуском. Однако до дому было ещё далеко. Надо было выйти на трассу. Отшагали километров двенадцать, нашли зимовье, переночевали, а наутро поймали попутку и добрались до Арея. Здесь я много бродил по воде, и рана моя затянулась за 3—4 дня.

Вернувшись в Читу, мы долго никому не рассказывали о печальном финале, никто ведь и не знал, где мы находимся. Но в результате такого двойного путешествия я остался доволен отпуском, приключений хватило как раз в точку. Впредь никого в путешествие не приглашал, учёный стал.