Биографические записи Владимира Лобанова. Война

Взрослые давно ждали войну, она чувствовалась во всём. Однако никто не знал, когда она начнётся. Менее всего в тот прекрасный летний день. Мама весь день возилась в огороде, отец помогал ей. Зоя с Борисом ушли на Кенон с самого утра, позднее, вместе с другой компанией детей, среди которых старшим был я, тоже ушёл на озеро. Купались долго, домой собрались после 5 вечера. На подходе к дому я сразу понял неладное. У нашего палисадника стояла толпа соседей. Я подумал, что-нибудь случилось с мамой. Когда наша группа детей подошла к дому, мы увидели, что все слушают огромный, чёрный громкоговоритель, который изо всех соседей работал только у нас. 

Это было выступление Молотова 22 июня 1941 года. В моём присутствии Молотов закончил сообщение словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Эти слова врезались в память.

Первые дни для нас, пацанов, ничего не изменилось. Мы также бегали купаться, по магазинам. Насколько несерьёзно мы все воспринимали можно судить по тому, что я ходил по центру посёлка у «ударной» столовой и во весь голос распевал: «Наше дело маленькое, враг будет разбит, победа будет за нами». На первых фотографиях, где был немец, забирающий у крестьянина корову, мы, дети, делали надпись: «Добровольное уведение в колхоз». Не знаю, какой бес сидел во мне, но такое моё поведение могло очень плохо обернуться для моего отца. Об этом мне сказал кто-то из больших парней. Я сбавил прыть в своих выходках.

Для меня первое последствие начала войны было в том, что однажды, дней через 10, я, как обычно, забежал с улицы домой, хотел схватить, как обычно, кусок хлеба и опять убежать. Мама ласково, но настойчиво остановила, взяла у меня хлеб и сказала: «Теперь идёт война, свободной продажи хлеба не будет, поэтому необходимо кушать хлеб только за обедом. Весь хлеб в семье будет по справедливости разделён между всеми».

Вскоре действительно исчезли продукты в свободной продаже, и была введена карточная система.

Днём 4 июля я был дома один. Уже с двух часов дня по радио непрерывно повторяли о том, что будет передано важное правительственное сообщение. Так было до 4 дня (то есть до 10 утра Москвы). А в 4 дня было передано обращение Сталина к народу. Его первые слова: «Товарищи, братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои…» произвели на меня большое впечатление, давно никто не говорил народу простых слов, а ведь недавно окончилась война в Финляндии, на Халхин-Голе, тогда народ не был особенно кому-либо нужен.

Вскоре, 26 июля, родилась младшая сестра Вера — дитя войны.

Поздней осенью по мобилизации ушёл в армию мой отец. Первое время его часть была на формировании в Дацане, там отец был обучен на миномётчика. Его часть состояла из опытных резервистов, но их держали в резерве до весны 1942 года, и только после того, как война с Японией стала маловероятной, эти хорошо обученные и оснащённые части двинули на фронт. Помню, как в марте 1942 года отец с эшелона забежал домой проститься с нами. Я сидел на печи, чтобы не мешать старшим. Было очень тяжёлое прощание. Были соседи, среди которых и обязательный дядя Ваня.

Уже с лета начали приучаться к пользованию карточками. Вначале эти красочные талоны и ответственность привлекала меня бывать со старшими в очередях, но вскоре эта обязанность почти целиком перешла ко мне. В лютую зиму часами приходилось вначале ожидать хлеб у крыльца магазина, за час до отпуска хлеба нас впускали в магазин, где не было теплее. Несмотря на такую нужду и голод, не помню случая, чтобы обсчитали ребёнка в хлебе или кто-то на улице попытался отобрать хлеб.

Один вечер 15 сентября 1941 года нужно вспомнить особо. Я часто оставался один, младших сестёр не считаю, потому что они играли обычно на кровати в другой комнате. Одиночества я не боялся, у меня всегда была наготове книга, работа или игра. В тот вечер на закате я сидел один в пустой комнате и почему-то решил запомнить этот момент своей жизни. Я мысленно огляделся, запомнил домашнюю обстановку, звуки. Долго я молчал и вслушивался в себя и в своё окружение.

И я действительно запомнил этот день на всю жизнь! Запомнил себя, сидящим на сундуке, передо мной угол комнаты, овальный ломберный стол. Зачем понадобилась мне эта фотография момента, я не знаю, но она запомнилась до сего дня в мельчайших подробностях. Тогда я не представлял себя старым человеком, но собирался прожить очень долго, до 68 лет, а это тогда казалось вечностью. Но я был уверен, что этот день запомнится на всю жизнь. Так оно и вышло. Несколько раз в своей жизни я пытался также запомнить другие дни, но не тут-то было, они забывались сразу.

Как добывали воду в довоенное время я не знаю, но хорошо запомнил, как добывали её в военное время. Перед самой войной отец заказал изготовить ручную тележку. Заказ он отдал мужу сестры дяди Вани — Евдокии. Тётя Дуня в отличие от своего братца была чудесным человеком. У неё рано умер муж и осталось 4 сына. Сорокапятилетней вдове было трудно одной, и она вышла замуж за пожилого вдовца Ивана Петровича. Жили они дружно, Иван Петрович был хорошим мастеровым, пенсионером, неплохо зарабатывал, он и делал нам тележку.

Я с отцом приходил делать заказ. Запомнилась прекрасная столярная мастерская, но больше запомнился радиоузел, который был за забором Ивана Петровича. Я в дырку заглядывал туда, собирал таинственные вещи: конденсаторы, трансформаторы.

На эту тележку устанавливали бочку или бак на 8—12 вёдер и ехали в город от нашего дома, находившегося в первом квартале от Засопочной улицы по 1-й Верхневокзальной до ближней водокачки на углу 1-й Московской и 3-й Коммунальной или до дальней водокачки на квартал выше по ул. Карла Маркса. Затем вниз, преодолевая два крутых спуска в Козловском или Безымянном переулке. Так ежедневно. 

Конечно, по большей части за водой ездили старшие брат с сестрой, но с 1942—43 гг. чаще ездить приходилось мне. До сих пор удивляюсь, как мне это удавалось делать, если вес груза был 120—130 кг, а мой вес не превышал 25—30 кг. Часто бывало, что колдобина у соседского дома подворачивалась так неожиданно, что вода из опрокинутой тележки выливалась против соседнего дома. Хочешь не хочешь, а приходилось ехать заново. Вечерняя топка печи и приготовление пищи с 1942—1943 года также ложились на мои плечи. 

С уходом отца на фронт добывать дрова и уголь для нашей мамы было сущим наказанием. Нет, профсоюзная организация отца никогда не отказывала в помощи семье фронтовика, но и у неё возможности были ограничены, ведь в городе у них ни автобазы, ни рабочих не было, всё располагалось в пунктах «Заготзерно», самый ближний был в Кадале. В Чите, правда, была тарная база на Московском тракте на самом перевале в город, но она сама была беспомощной организацией. Мамина контора, то есть редакция «Забайкальского рабочего», была и вовсе нищей. 

Дрова привозили сырые, четырёхметровыми брёвнами. Вот мне и приходилось пилить их вместе с сестрой Зоей. Уголь добывали, где могли, нам доставался самый мелкий, одна пыль. Чтобы уголь не засыпа́л растопку в печи, я поливал уголь водой на улице, куски смёрзшегося угля можно было разжечь. Колоть все дрова приходилось мне.

Дело было нелёгкое. Мой рост в те годы был всего 1 м 30 см, вес не более 30 кг, я носил обувь 25-го размера. Тем не менее колоть дрова очень любил. Находил слабое направление, загоняя колун точно по трещинам, и любой самый суковатый чурбак разлетался у меня как миленький. Поскольку Борис учился в ШВТ, был на полуказарменном положении и дома бывал нерегулярно, то распилить большое число чурок было некому. В некоторые дни и пилить, и колоть приходилось мне одному.

Удивительное дело. Я уже говорил, что близких друзей дома у меня не было и я после школы с 1 часу дня до 8 вечера, когда собиралась семья, оставался с сёстрами. Но они были ещё слишком малы, фактически я был один. Все тяжёлые работы по чистке мороженого картофеля (по ведру в день) или колка дров, пересеивание лузги (кожура от зерна), растопке дымной печи и многое другое я превращал в игру. Каждую работу я превращал в одушевлённого противника, с которым интересно воевать. Солдатами были и чурки, и картофелины, и многое другое, их надо было победить, да не просто, а со смыслом. Я же был полководцем противоположной стороны, например, Спартаком, поэтому всегда побеждал. После, когда у нас была корова и приходилось чистить стайку, то такими воображаемыми противниками были лепёшки коровьего дерьма, которые непросто было оторвать от пола.

Такие игры позволяли мне делать любую работу со смыслом, с желанием, а главное, с удовольствием. Работа, даже самая грязная, никогда в детстве и до сих пор не раздражала меня.