Биографические записи Владимира Лобанова. Вновь о производстве

О том, как проходили мои отпуска в 1960-х годах, я рассказал, а ведь это были месячные перерывы, в остальное время главным была организация строительства. Многие мои друзья по фотоклубу шутили: «Ты, Володя, фотограф от Бога!», другие тоже говорили о моих детских кружках (о них позже), что это «дар от Бога», но я-то хорошо знал, что главный «божий дар» в меня вложили в институте, научив строить. Именно в строительстве и было суждено развернуться вложенным в меня способностям.

Главное преимущество настоящего высшего образования перед всеми прочими видами образования не в знании разных сторон строительного искусства. В этом некоторые талантливые рабочие и техники  могут превзойти инженера.

Главное в том, что инженер способен оценить любую проблему строительного дела «в целом», он обязан изменить цели, сроки, средства и организовать дело так, чтобы всё это было подчинено главной задаче — объекту стройки. Инженер обладает широтой взгляда, он видит все трудности заранее, а не тогда, когда они появились наяву, дело инженера предусмотреть и устранить все будущие препятствия.

Разумеется, другой, главной стороной инженера-созидателя является почти физическое ощущение всех узких, слабых мест любой конструкции, способность подвергнуть расчёту на прочность любой узел строительного сооружения вне зависимости от видов материала. Все эти свойства не могут быть врождёнными, их кропотливо воспитывают опытные мастера строительного дела во время учёбы в институте. Интуиция инженера не врождённая, а воспитанная во время учёбы и самообразования.

Когда истинный инженер (таких я видел немного) оценивает и принимает решение в трудной ситуации, со стороны кажется, что все эти свойства он получил от рождения, на самом деле право на получение принятия единственно правильного решения вырабатывается годами. Я это прекрасно понимал и не обольщался тем, что такие решения иногда приходят мгновенно. Для того, чтобы не терять главных свойств инженера, всё время после института приходилось заниматься самообразованием.

В России, как нигде в мире, интуиция необходима инженеру. Русское разгильдяйство и огромная чиновная машина постоянно ставят перед инженером внешне невыполнимые задачи, но они решаются — к этому российского инженера подвела русская самая передовая инженерная мысль. В этом нет никакой иронии.

Вся мировая строительная наука ХХ века базируется на трудах гениальных русских инженеров Патона, Шишкина, Можайского, Стрелецкого и неподражаемого Терещенко. Их трудами чисто интуитивная наука строителей древних и средних веков была заменена чисто математическими дисциплинами — строительной механикой, теорией упругости и другими.

Мне всегда нравилось строительное искусство именно тем, что любой узел, любую деталь или сооружение можно подвергнуть строгому математическому анализу. Современный общетеоретический строительный справочник содержит не меньше математических формул, нежели труды по чистой математике. Ко всем сложностям самих строительных сооружений в Забайкалье добавляются ещё и невероятно сложные, единственные в мире в своём роде грунтовые условия.

Почти всё Забайкалье находится в зоне «линзовой вечной мерзлоты». Таких больше нигде в мире нет. Трудности и неожиданности — истинное наслаждение для молодого инженерного ума, и я рад, что мне их попадалось более, чем в избытке. Однако после такого длинного вступления надо перейти к делу.

В 1963 году, после путешествия до Ленинграда, я вернулся в Читу, имел свободную трудовую книжку, ведь в июле я был вынужден уволиться из главной строительной организации Читинской области — управления строительства Совнархоза, ибо с её начальником Любичем самостоятельному инженеру работать было невозможно.

Мне представился выбор: сельские строительные организации (трест «Целинстрой»), управление строительства Читинской ГРЭС, военные и железнодорожные строительные организации. За годы работы в Чите меня достаточно хорошо знали, а поскольку квартира у меня была, то и взяли бы с удовольствием. Но я не отдавал преимущества ни одной из них, поэтому просто бросил жребий, продумав систему, где ошибка была маловероятна.

Я бросил жребий пять тысяч раз! Жребий чётко указал направление к сельским строителям.

В один день я появился в кабинете управляющего трестом «Читацелинстрой» Николая Сергеевича Логачева. Лично меня Логачев не знал, но за время моей работы в должности главного технолога моя фамилия была у него на слуху, и он принял меня на работу не раздумывая. Здесь в должности главного инженера работал мой старый друг и сослуживец Борис Николаевич Туманов. С ним я работал с первых дней строительства в Чите.

Итак, я главный технолог сельского строительного треста. Кажется, что масштабы здесь пониже и применить знания особенно негде, но это было не так.

Действительно, объекты, которые строил Логачев, были несложны, но ведь я и не собирался строить, мне предстояло создать на голом месте строительную базу и на её основе развернуть современное строительство. Насколько примитивным было здесь строительное производство тех лет, можно судить хотя бы потому, что подавляющее число объектов строилось из дерева, топором и пилой. Механизации и индустриализации не было и в помине. 

Сборные железобетонные конструкции — эту основу современного строительства здесь не видели совсем, в Карымской только ещё строился полигон строительных конструкций. Вот этим полигоном я и занялся в первую очередь. После ознакомления с его проектом у меня буквально опустились руки, и было отчего. Этот «гигант» строительных деталей должен был производить их в 100 раз меньше, чем головной завод, откуда я пришёл. 

Полигон не имел арматурного цеха, башенного крана для производства и отгрузки изделий, камнещебёночная дробилка размещалась на крыше бетоносмесительного цеха! Не было ни складов цемента, ни бытовых помещений для рабочих и т. д. Самое главное затруднение было в том, что полигон должен был изготавливать изделия длиной до трёх метров с таким расчётом, чтобы их можно было разгружать и укладывать вручную.

В таком же примитивном состоянии находились другие службы треста: гаражи, механические и столярные цехи, лесопиление. Всё было рассчитано на ручной труд, как в XVII веке.

С октября 1963 года я собрал небольшую группу инженеров из работников производственного отдела и поручил им проектирование объектов строительной индустрии, в первую очередь Карымского сельского строительного комбината. Возглавил группу начальник производственного отдела Иван Семёнович Пронин. За 2—3 месяца до конца года работа была окончена и, не дожидаясь утверждения проекта и сметы в главке, мы приступили к строительству. 

За основу строительства сельхоззданий был принят проект блочно-стоечной системы с шагом шесть метров. Проект этот действует и сегодня, через 30 лет.

Такую огромную работу было бы невозможно сделать, если бы я не использовал весь свой прежний опыт, а также проекты отдельных зданий и узлов с цехов стройиндустрии бывшего «Читстроя». В Карымской подобрался молодой коллектив будущего завода, люди инициативные и патриоты своего дела. 

Как в сказке, до весны были построены объекты полигона, общая стоимость около 1 млн рублей. По законам того времени проект должен быть утверждён Советом Министров РСФСР, на что потребовались бы годы работы, но мы уговорили главного инженера «Главвостоксибстроя» Квахадзе, который подписал проект, хотя и не имел на то права. Весной 1964 года полигон начал работу, и его мощность вскоре возросла до 20 тыс. куб. метров сборных изделий в год. Самое ценное в том, что мы стали использовать унифицированные изделия, которые при недостаче могли купить в других организациях.

Дело тормозилось отсутствием металлической опалубки. Перед Новым годом я выехал в главк и попросил выделить нам 300 тонн металла для опалубки. Главк с удовольствием выдал металл, который в конце года никто не заказывал, так как остаток его на конец года уменьшал выделение фондов на тот же вес.

В главке решили, что я человек малограмотный и не знаю такого правила. На самом деле я решил за двадцать дней до конца года весь этот металл разделать по длине и сварить заготовки. Эта огромная работа потребовала мобилизацию транспорта, выделение 60 баллонов кислорода и, главное, привлечение к работе посторонней организации — мехмастерских «Читстроя». Большую трудность я видел в том, что финансирования работ тоже не было, не было и проекта опалубок. 

Но деньги мне выдали под честное слово, рабочие приступили к работе, и до конца года все заготовки были сделаны. А к марту следующего года была готова и опалубка. Итак, моя авантюра удалась.

Не имея металла, денег, проекта, рабочих, под моё честное слово Карымский полигон получил 300 тонн новой современной опалубки (проект я сделал по ходу работ). С больши́м удивлением узнал, что и через 25 лет эта опалубка была ещё в работе! С новой опалубкой полигон стал серьёзным предприятием, его продукция была высокого качества и ценилась строителями.

Такую работу проводили и на строительстве гаража, лесопильного цеха в Танхе, полигонов в Борзе и Приаргунском. Если учесть, что тресту «Читацелинстрой» передали кирпичный завод в Приаргунском, шлакоблочный завод в Холбоне, да ещё мы построили керамзитовую установку в Приаргунске, вскоре наш трест был полностью независим в поставках всех видов строительных конструкций для своих объектов. Объёмы строительства за короткий срок увеличились вдвое, сроки строительства также сократились более, чем вдвое. На работу в подразделения нашего треста стали переходить многие квалифицированные специалисты из бывшего «Читстроя», где в это время был застой в делах.

С квалифицированными кадрами можно было браться за любые дела. Вскоре сельские объекты стали полносборными, долговечными, строились быстро и качественно. В тресте работало много молодых, способных инженеров, им было, где себя показать.

Два года я работал в тресте «Читацелинстрой» и всегда вспоминаю эти годы с удовольствием. Эти годы совпали со временем наиболее трудных путешествий по России. Однако работа перестала меня удовлетворять. При всех достоинствах работы в Чите, в моём родном городе, был в этой работе один существенный недостаток: объекты строительства были несложными, а ведь я понимал, что ближайшие годы будут наиболее творческими. Осознание того, что я, как инженер, мог бы сделать больше, пришло давно. 

В Чите меня задерживала необходимость исполнить свой долг перед семьёй. В 1961 году отец продал дом и уехал на постоянное местожительство в город Георгиевск близ Пятигорска. Сёстры заканчивали обучение в 1965 году, Вале оставалось учиться всего один год, а Вера уже жила и работала в селе Малета Петровск-Забайкальского района. Я стал активно искать возможности переехать в другой город с крупным строительством и поближе к Москве.

Летом я встретил объявление об обмене квартиры в Новосибирске на равноценную в Чите. Связался с хозяином квартиры и быстро произвёл обмен. В конце лета 1965 года я оказался на постоянном месте в Новосибирске. Это был район посёлка авиазавода имени Чкалова. Квартира в виде одной большой комнаты с балконом была на улице Жданова, главной в поселке авиастроителей. Эта улица была небольшой, застроена пятиэтажными домами постройки 1950-х годов и имела всё необходимое для проживания: магазины, клуб, стадион, библиотеку и т. д.

Место для житья было очень удобным, причём от центра Новосибирска в 20 минутах езды. Я перевез вещи, устроился и начал поиски работы. Это оказалось непростым делом. Разумеется, работы для опытного инженера-строителя, не нуждающегося в квартире, было много и в любой организации меня были готовы оформить в один день, но меня любая работа не устраивала. 

Жилищное и бытовое строительство было простым по исполнению, а промышленных объектов вблизи места моего проживания не было. Торопиться мне было некуда. Для того чтобы жить, мне требовался минимум средств и я решил подождать подходящего момента.

Выяснилось, что почти всё промышленное строительство было расположено в двадцати минутах езды от моего дома, восточнее города. Это были объекты военведа, среди строек выделялись своей величиной сооружения для оборудования по производству ядерного оружия. Для этих районов и для соседних здесь строилась крупная электростанция ТЭЦ-4, самая большая по производству пара, который использовался для отопления домов и для технических целей. Довольно быстро я нашёл управление строительством этой электростанции, но оно располагалось на противоположной окраине города.

Работать в конторе я не хотел и попросился на должность прораба. Но на промплощадке. В управлении строительства работал мой друг Сашка Дикарев (он учился со мной). Я подал ему заявление и стал ожидать, когда же будет вакансия прораба. По какой-то причине свободного места не было, и меня просили подождать. Весьма успокоенный, я беззаботно ожидал приглашения. Не теряя времени, я продолжил пешие прогулки по Новосибирску, городу моей юности. 

Город изменился, но не всегда в лучшую сторону. К сожалению, в Новосибирске безжалостно сносили старые, дореволюционные дома, не только деревянные, но даже и каменные. Так была снесена целая улица старого Новониколаевска, ведущая от Красного проспекта к вокзалу. Дни проходили беззаботно, шёл последний год моего затянувшегося холостяцкого быта, о женитьбе и тогда у меня мыслей не было. Я ходил на стадионы, в Оперный театр и т. д. Обнаружилась и неприятная вещь.

В прежние годы сразу за последними домами города были поля, луга, леса и перелески, в которых можно было легко найти место для отдыха. За десять лет вокруг города образовались многочисленные свалки, карьеры, склады. При их образовании беспощадно уничтожалась природа. Всего за двадцать лет окрестности Новосибирска были превращены в экологическую пустыню. Место для отдыха можно было найти не ближе 100 км от центра города. Берёзовые рощи окружали город, но в них был беспощадно уничтожен подрост, вытоптана земля. На месте лесных трав и цветов произрастали вполне городские сорняки. 

Через 1,5 месяца после приезда в Новосибирск меня приняли на работу прорабом на промышленный участок строительства ТЭЦ-4. Здесь меня ожидало самое большое разочарование.

Действительно, объект был интересен во многих отношениях и просто уникален. Из-за большого подтопления грунтовыми водами обычный проект электростанции были вынуждены изменить. Всю подземную часть, которая была многометровой, вынуждены были поднять на уровень выше земли. Это сразу потребовало многих интересных инженерных решений. Сам объект по своей необычности вполне устраивал меня как инженера. 

Но меня не устроило отношение к строительству других инженеров стройки. В строительстве электростанций есть одна особенность. Здесь очень длинный период подготовки к основному строительству. Склады, подъездные пути, площадки, электросети, гаражи, бетонные узлы и многое другое строится иногда по 3—8 лет!

Только после этого начинается разворот основных работ, который бывает в два раза меньше подготовительного. Все инженеры, которые работали на моём участке, очень давно работали на строительстве электростанций и привыкли к такому порядку вещей. Они, как медведи, могли пребывать в полуспячке помногу месяцев и даже лет!

Но меня такая спячка никак не устраивала. Я-то приехал на стройку главного корпуса, а не складов и площадок.

Я, конечно, понимал, что подготовительные работы необходимы, но их надо ускорить, а вот этого мои товарищи не хотели. Их вполне устраивала сонная жизнь. Среди них выделялся только начальник участка, парень молодой, энергичный. Один он не мог сломить инерцию прорабов и был очень обрадован, когда увидел во мне соратника. Я познакомился со всей технической документацией стройки. Вызвали удивление два вопроса. 

Во-первых, стройка не имела чёткого плана работ, люди не знали, что же они должны делать через полгода, год и т. д. Во-вторых, огромная стройка не имела своей базы по производству бетона, изделий, арматуры. На мои вопросы, как же можно строить без своего растворобетонного узла, мне отвечали, что им привезут из другого места. В реальной жизни бетон и раствор выделял завод, хозяевами которого были военные строители. Военные не отказывали, но у них в любое время могла появиться своя крупная стройка, и тогда мы бы ничего не получали.

Моё удивление возросло ещё больше, когда я узнал, что объекты подсобного производства предусмотрены в сводной смете, заказчик даёт на это много денег, но требует конкретного проекта и сметы на эти объекты. В чём же дело? Какие-то бумажки держат огромную стройку. На моё предложение сделать эти проекты в нерабочее время, мне ответили, что и этого нельзя, так как деньги будут выделяться частями в зависимости от сроков строительства по очередям, т. е. нужен «пусковой минимум» на всю стройку.

Ну а почему же стройка идёт не один год, а такого документа нет, ведь она числится среди важных, её контролирует Совет Министров СССР. Мне опять ответили (уже с раздражением): да, такой документ нужен, но его не делает проектная организация. Чем дальше, тем больше вопросов. 

Я еду в проектную организацию, и они напустили туману, но никаких сроков не обещали. Здесь я понял, что в огромном здании института «Теплоэлектропроект» нет инженера, который решился бы сделать и отвечать за составление «пускового минимума». Я понял, что для того, чтобы стройка не стояла на месте, мне надо брать на себя эту ответственность. 

Я взял домой сводную смету стройки и стал думать, какие объекты нужны, а какие не нужны для окончания строительства с пуском первого агрегата электростанции. Мне некому было помочь, сам я подобной работы никогда не делал, но, зная, что это необходимо, дней за десять выполнил в черновике злополучный «пусковой минимум». Но мои соображения, как строителя, могли не совпасть с мнением тех, кто этот агрегат будет эксплуатировать, и я пошёл на совет к главному инженеру ТЭЦ-4. 

Сравнительно молодой (около 45 лет) этот инженер обладал огромным авторитетом и опытом. Он спросил меня, почему эту работу делаю я, а не институт, который получает за это деньги. Я объяснил ситуацию, и мы в нерабочее время за два вечера внимательно изучили мой труд. К моему удивлению, больших замечаний у главного инженера не было, и он не только на словах дал согласие, но и подписал, по моей просьбе, черновик.

С этой бумагой я пошёл в институт, потребовал отпечатать и оформить бумаги официально. В институте несказанно обрадовались такому подарку, да ещё с подписью заказчика, его работники, не ударив пальцем о палец, могли закончить большую и ответственную работу. Я сделал эту работу в нерабочее время и без оплаты, а институтские инженеры не только получили за неё зарплату, но и премию. Впрочем, бог с ними.

Главное, я получил возможность финансирования бетонорастворного узла и других объектов, стройка сдвинулась.

Не делая ту работу, которая им была положена, мои коллеги-прорабы вдруг решили заниматься работой другой организации, естественно, из этого ничего хорошего не получилось. Под главный корпус надо было забить многие сотни свай. Сваи били сверхдлинные — их длина была 12 метров, а после наращивания даже 24 метра. Забивать такие сваи — дело очень тонкое, попробуй, забей строго вертикально сваи такой длины!

Однако наш участок решил сделать эту работу самостоятельно. Обычно её поручали участку специализированных работ «Гидроспецфундаментстрой». Итак, завезли сваи и начали забивать. Сваи легко вошли в илистый грунт, их нарастили и вновь забили. Назавтра привезли груз и сделали испытания. Оказалось, что даже такая длина сваи недостаточна. Сваи всё углублялись. Работы остановили и вызвали специалистов.

Приехала бригада из восьми человек, одни рабочие, даже мастера с ними не было. Вот эти рабочие преподали урок культуры и мастерства производства. Вначале они потребовали всю стройплощадку очистить от посторонних предметов, потом приказали засы́пать её слоем гравия в два метра. Действительно, технике из сваебойных агрегатов стоять ровно на болоте не было никакой возможности. После того как это было сделано, рабочие забили сваи. Испытание свай приказали делать не на следующий день, а через неделю. За этот срок сваи «присосались» к болоту и выдержали все испытания.

Одним словом, работая в должности прораба, я постоянно вынужден был брать на себя обязанности руководителя гораздо более высокого ранга. Делал это я не по своему капризу, а только потому, что иначе стройка не двигалась вперёд, а этого я перенести не мог.

Вскоре обнаружилось неприятное соседство. Оказывается, за забором нашей стройки работал цех по производству ядерного оружия. В нём бывали какие-то аварии, и тогда на территорию нашей стройки выходило облако пара с пылью, и это облако было радиоактивным. Многие рабочие и инженеры уже заболели белокровием. Всё это скрывалось от населения.

Так я работал до лета 1966 года. Я поехал в отпуск в Читу, отправил туда же свой велосипед. В Чите были многочисленные встречи с друзьями, потом на велосипеде я поехал к своей сестре и по дороге заехал к своей будущей жене в село Улёты.

В Чите я увидел своего старого друга Бориса Туманова, который в эти дни уезжал на работу в Курск. В Курске уже год работал наш бывший управляющий трестом Логачев. Он вышел на пенсию, от работы в Чите ему отказали, а в Москве сразу дали руководство трестом «Курсксовхозстрой», где он и трудился в 1966 году. Туманов сразу предложил мне квартиру и работу в Курске, что было весьма соблазнительно, ведь от Курска до Москвы езды всего одна ночь. Но я отказался, правда, дал Туманову свой новый адрес в Новосибирске.