Уровское восстание
Приблизительное время чтения: 44 минуты
Геннадий Жеребцов
Писатель, историк, краевед.
Почётный гражданин города Читы
Книга «Крестьянские восстания в Забайкалье»: конец двадцатых — начало тридцатых годов двадцатого столетия.
Второе издание, расширенное и дополненное. Чита, 2005
Глава 12 из книги Г. Жеребцова «Крестьянские восстания в Забайкалье». Уровское восстание в Нерчинско-Заводском районе. 1931 год.
Главы 1—7 книги «Крестьянские восстания в Забайкалье» опубликованы на авторской странице (Проза.ру). Книга рассказывает о трагедии забайкальского крестьянства в один из переломных периодов строительства социализма в СССР и о сопротивлении насильственным, навязанным сельскому населению методам коллективизации.
Уровское восстание
Жизнь внесла коррективы
Но жизнь внесла коррективы. В Нерчинско–Заводском районе началась подготовка к выселению крестьян. В связи с этим повстанческие действия были форсированы, причём настолько, что стали в дальнейшем одной из главных причин поражения восстания.
В марте район опять всколыхнули события в Козулино. 22 числа здесь арестовали Григория Сидоровича Кибирева. Он тоже когда-то встречался с Башуровым и был близок ушедшим за Аргунь сельчанам. И вновь, как в прошлый раз, этот случай послужил поводом бегства из села очередной партии граждан. Опасаясь за свою судьбу, ушли в Трехречье Пётр Филиппович Горбунов, Пётр Трофимович Горбунов, Дмитрий Дмитриевич Горбунов, Степан Васильевич Ворсин и Иннокентий Александрович Козулин. Сразу же после этого в Козулино приехал Башуров и очень ругал местных мужиков за то, что бросили начатое дело, уйдя за рубеж. «Не на кого здесь теперь положиться», — сетовал он.
Обстановка в сёлах по реке Урову была накалена. Любой недочёт или недоработка местных властей отдаляла крестьян от них. Например, ещё зимой в Усть-Берею приезжали проводить кампанию по вывозке леса. На собрании, проходившем в доме Петра Ефимовича Ярославцева, обещали дать корм лошадям и снасти. Народ согласился. Но когда приехали в лес, там ничего не оказалось, что вызвало всеобщее возмущение и недоверие властям: «Советская власть занимается обманом».
В первых числах апреля в селе Талакан к индивидуальному обложению были подведены пятеро крестьян: Яков Малофеевич Бахметьев, Михаил Захарович Меновщиков, Пётр Игнатьевич Башуров, Константин Яковлевич Марков и Василий Венедиктович Козырев. У первых двух за неуплату индивидуального налога распродали имущество. И опять разговоры, опять волнения. И активная деятельность руководителей будущего выступления.
Выдвигались лозунги всевозможных направлений. Например, как «За чистые Советы!», так и «Избавимся от Советов!»; как эсеровский «За землю и волю!», так и анархистский «Да здравствует чёрный флаг!»; как чисто крестьянские «Освободим крестьян от хлебозаготовок и лесозаготовок!» и «Да здравствуют единоличники!», так и политические «Идём против коммунистов и коммун!» и «Долой коммунистов!». Популярностью также пользовался лозунг «Если хочешь жить, бей ГПУ!».
5 апреля в Талакане в доме Павла Петровича Зверева проходило тайное совещание повстанческого актива, на котором присутствовали хозяин дома, Максим Петрович Пичугин, Михаил Петрович Терпугов, Михаил Васильевич Терпугов, Прокопий Петрович Меновщиков и Максим Максимович Новиков.
Инициатором данного собрания являлся Пичугин. Сам он родился в этом селе и считался то середняком, то бедняком. В гражданскую войну уходил в партизаны, командовал эскадроном в 4-м полку. Там же служил его старший брат Алексей. Среди сельчан и бывших партизан пользовался непререкаемым авторитетом. По характеру был довольно энергичным, смелым и склонным к авантюрным действиям. Старший его брат Алексей в гражданскую воевал в его эскадроне, а ныне жил в соседнем селе и являлся активным членом коммуны «Смерть капиталу». Коммунаркой была и его племянница Екатерина.
На собрании Пичугин сказал: «Мы поднимаем восстание против Советской власти, выступаем против насилия, раскулачивания, налогов и тому подобное. С нами пойдут Алаширь, Илья-Записино, Усть-Берея, Аргунск. Там я имею связи и, кроме того, имею связи с китайской стороной и даже с Урюмканом. Вначале выступление будет здесь, а остальные посёлки присоединятся по мере нашего движения. Вначале пойдём на Илью, где возьмём оружие у пограничников, так как они пойдут с нами.
В Усть-Берее работает и поднимет восстание Андрей Николаевич Башуров, в Мороне — Егор Степанович Коренев. Вместе с нами восстание будет поднято и по реке Газимуру. На китайской стороне есть два отряда Семёнова общей численностью до десяти тысяч человек. Один отряд пойдет по пади Аргунская Гань против Цурухайтуя, а второй — по пади Марятка. После свержения Советской власти будет свобода всем, и не будет никаких налогов и так далее».
Пичугина спросили: «А кто же будет стоять у власти?». На что он ответил: «Сейчас это не важно. Главное — скинуть Советскую власть». На другой день в доме бедняка Лапердина Ильи Ивановича шла игра в карты. В этот раз здесь было больше народа. С Усть-Береи приехал Башуров.
На жизни этого человека сто́ит остановиться особо. Родился он в Усть-Берее. Его отец, Николай Давыдович, 1866 года рождения, всю жизнь прожил в данном селе и всегда считался середняком. До революции он имел в хозяйстве 4 лошади, не более 3 коров, столько же коз и 1 свинью. Сельхозмашин у него не было, но сеял ежегодно по 2—3 десятины. Для уборки урожая приглашал работников. В Японскую войну служил рядовым казаком. В семье было 3 сына: старший Андрей, 1885 года и младшие Григорий (1906) и Даниил (1910). С организацией партизанского движения Андрей ушёл в лес и служил в 4-м партизанском полку.
В 1919 году за партизанство сына Николай Давыдович был арестован, скотина сведена со двора, а дом и хозпостройки сожжены. Узнав об этом, Андрей привёл отцу с разрешения командования несколько трофейных лошадей. После войны отец, чтобы восстановить хозяйство, ездил по деревням, покупал хлеб и лошадей. Андрей продолжал служить в армии и только в 1924 году вернулся домой. За короткий срок, вместе с отцом и подросшими братьями, сумел поднять хозяйство.
В период с 1926 по 1929 год урожаи были благоприятными, и хлеб родился богатый. Возили его на продажу сразу по 12 телег и продавали по 8 рублей за пуд и выше. Меняли на хлеб шерсть и опять перепродавали её. Торговлей Андрей занимался по реке Аргунь вплоть до Усть-Урова. В 1929 году его перевели из середняков в группу кулаков. В связи с этим по статье 15-й его лишили избирательных прав и подвели под твёрдое задание в индивидуальном порядке.
После его выполнения Андрей Башуров обратился с жалобой в райисполком на неправильное подведение его под единый сельхозналог, так как бывшие красные партизаны имели льготу в отношении него. В избирательных правах Башурова восстановили. В том же году со своей семьёй он отделился от отца, чтобы разукрупнить единое хозяйство. Чуть ранее он отделил женившегося брата Григория. Обида осталась. «Не для того мы, партизаны, воевали за Советскую власть, — говорил он, — чтобы она нас обманула».
Но вернёмся в день 6 апреля. Одни играли в карты, другие сидели тут же, курили и разговаривали. Максим Пичугин, раздав колоду, обращаясь к Андрею Николаевичу, как бы между прочим, спросил: «Пойдём козовать?». Но тот, подкидывая карту, только рассмеялся в ответ. Помолчали. Потом Пичугин уже серьёзно сказал: «Пойдём воевать против коммун и комсомола, так как у нас большое насилие. Задавили нас налогами. Кулаков выселяют на Соловецкий остров. Мы пойдём защищать мужиков».
Присутствующие замолкли и с интересом слушали его. Отложив карты, Пичугин, видя внимание окружавших его сельчан, обращаясь уже ко всем, продолжал: «Кроме того, у меня везде связь имеется. За границей есть 6 тысяч войска. На Урюмкане всё подготовлено. Восстанут Записино, Илья, Мулачи, Аргунск, Уровская Берея, Морон и другие. На первое время восстанут Талакан, Алаширь, Уровская Берея, а остальные присоединятся после». А потом он спросил: «Против нет?». Ему все ответили: «Пойдём». Тогда он засмеялся, оставшись довольным ответом. И тут же скорее приказал, чем попросил, никому никуда до обеда 8 апреля из села не отлучаться.
Вечером актив вновь собрался на совещание, которое состоялось в доме Прокопия Петровича Меновщикова. Теперь уже решались конкретные практические вопросы: — где брать оружие и лошадей; — кого и кому арестовывать; — определялся момент выступления. Решили лошадей брать в коммуне «Смерть капиталу», оружие в кооперативе и у коммунаров.
По заранее разработанному плану
К действиям приступили утром 8 апреля по заранее разработанному плану. Пичугин послал верховым в нижний край деревни сорокалетнего середняка Терпугова Михаила Васильевича с задачей никого из села не выпускать, что тот успешно и выполнил. Сам же Пичугин, вооружённый пятизарядной берданой, направился в кооперативную лавку, куда подошёл Дмитрий Зверев. В это время там находились продавец Степан Петрович Толстокулаков и покупатель Михаил Николаевич Пальцев. Пичугин сразу же приказал Толстокулакову зайти за стойку, а Звереву снимать со стены и класть на прилавок винтовки. Зверев стал подавать имеющиеся две пятизарядные берданы и четыре однозарядные.
В это время в кооператив подошли также вооружённые Прокопий Меновщиков и Иннокентий Марков. Здесь же в лавке они приглядели себе ичиги, так как у некоторых была прохудившаяся обувь. Меновщиков взял себе 2 пары, а Пичугин и подошедшие Семён Алексеевич Чеузов и Фёдор Прокопьевич Марков — по одной паре, причём за обувь все, кроме Маркова, у которого с собой не было денег, уплатили их стоимость. Забрав оружие, пошли к сельсовету.
У сельсовета, как и было ранее условленно, произвели два сигнальных выстрела, которые и послужили началом общего выступления. Собравшихся здесь повстанцев разбили на группы для проведения арестов активистов. Одна группа во главе с Павлом Петровичем Зверевым направилась к домам Максима Меновщикова и Ильи Лапердина, другая — под верховодством Нефеда Николаевича Новикова — пошла арестовывать коммунаров. Первым был арестован двадцатиоднолетний председатель сельсовета — комсомолец Иван Губарев, находившийся в сельсовете и собиравшийся идти домой на обед. Его тут же вернули в помещение, посадили в комнату и, поставив караул, не подпускали к окнам.
Вскоре стали подводить других арестованных Максима Михайловича Меновщикова, Илью Ивановича Лапердина, Петра Григорьевича Губарева, Павла Филипповича Козарева и учительницу Анну Григорьевну Клочинскую. Перед вечером привели приехавших из Джантанги Дмитрия Кочнева и Петра Зверева, а также почтальона Лалетина и каких-то рабочих, проезжавших через село из рудника Кудея. Всего под замком оказалось двенадцать человек.
На двор арестованных водили с оружием наизготовку. Время от времени кто-нибудь из повстанцев заходил посмотреть на арестантов. Иннокентий Прокопьевич Марков с иронией съязвил: «Много тут гольянов собралось. Вот мы для вас начнём сеть плести». Его брат Фёдор, указывая на Петра Губарева, закричал: «А этого жандарма надо пристрелить на месте!». Находясь в другой комнате, Пичугин приказал вызвать к нему Клочинскую. Когда ту привели, он сразу же стал ругать её матом. На её возражение о прекращении безобразий, ударил её в грудь кулаком и ткнул стволом берданы в лицо.
За арестованных вступился Прокопий Меновщиков. «Ещё рано расстреливать, — объяснил он. — Может быть, ещё победы и не будет, а тогда за расстрел отвечать придётся». Он настоял, чтобы отпустили арестованных Павла Козарева, Илью Лапердина и Максима Меновщикова, которые высказали желание примкнуть к восставшим.
Вечером в ограду Дмитрия Петровича Зверева стали собираться крестьяне. Все были вооружены и верхами на лошадях. Перед ними выступил Максим Петрович Пичугин: «Мы идём против коммун и комиссаров. Восстанет весь округ. Мы имеем связь с Шилкой и заграницей. Через 10 дней вернёмся победителями». Тут же он произвёл разбивку собравшихся на два взвода. В первом командиром избрали Павла Петровича Зверева, светло-русого тридцатипятилетнего маломощного середняка. В гражданскую он воевал в партизанском полку Толстокулакова, а в 1927 году избирался председателем сельского совета. Помощником ему назначили также бывшего красного партизана середняка Максима Максимовича Новикова. Командиром другого взвода стал также бывший партизан Прокопий Петрович Меновщиков, а помощником — Михаил Тимофеевич Терпугов.
Отряд в количестве 37 человек выступил по направлению села Алаширь. Перед этим туда выдвинулся специальный дозор.
Жители села Алаширь также были готовы к выступлению. Дней за пять до начала восстания местный руководитель повстанцев середняк Матвей Андреевич Подкорытов ездил в Талакан для встречи с Пичугиным. Пичугин обрисовал общую картину подготовки к восстанию. На что Подкорытов, разбиравшийся немного в военных делах (в начале двадцатых годов он проходил срочную службу в 90-м дивизионе войск ОГПУ), отвечал, народ для восстания и вообще для войны у него не важный, да и оружия нет.
И, тем не менее, пообещал поддержать талаканцев. «Ты не волнуйся, — успокаивал Пичугин. — Когда поднимется восстание, то о пустяках, как об оружии, не думают. На днях ко мне приедет Башуров из Усть-Береи, мы с ним договоримся по всем вопросам. Он поможет тебе всё организовать».
На следующий день действительно в Алаширь приехал Башуров. Он остановился в доме своего родственника сельхозуполномоченного от села Григория Арсентьевича Башурова. Вечером того же дня в доме Лаврентия Подкорытова было назначено тайное собрание, куда, кроме названных лиц, явились Роман Яковлевич Сухарев, Семён Яковлевич Башуров и Егор Петрович Башуров. На данном собрании Андрей Николаевич Башуров ознакомил всех с планом выступления Пичугина и добавил, что выступать нужно вечером следующего дня, то есть после Благовещения 8 апреля. Подробности выступления укажет сам Пичугин, который с талаканцами придёт в их село. А пока он сказал в общих чертах, что из Алашири повстанцы пойдут на Илью-Записино, чтобы у пограничников взять оружие. Там также поднимут восстание, и объединёнными силами пойдут на Усть-Берею, Хомяки, Сивачи, Ключи, Богдать. В заключении он попросил сообщить об этом надёжным в селе ребятам, чтобы они начинали готовиться.
После обеда 8 апреля на квартире Подкорытова собрались Роман Сухарев, Ларион Подкорытов, Зиновий Козырев, Илья Горячкин, Андрей Яковлевич Башуров. Они обговорили вопросы о порядке поднятия восстания, добычи оружия и другие. Во время совещания приехал дозор из Талакана с сообщением о начале восстания. После этого известия Подкорытов послал всех седлать лошадей и вообще готовиться к встрече талаканцев.
Вскоре сюда прибыл отряд во главе с Пичугиным. С отрядом был и весь арестованный актив. Арестованных тут же поместили в школу.
В домах алаширских членов коммуны «Смерть капиталу» произвели обыски по изъятию оружия. У Петра Губарева забрали находящиеся винтовки, порох и другие боезапасы. У него же перерыли весь сундук с домашним скарбом, но больше ничего не взяли. В доме коммунара Алексея Петровича Пичугина, старшего брата руководителя восстания, обыск проводил Прокопий Марков. Он искал принадлежавшие ему до раскулачивания свои вещи: «Где моя корова, которую коммуна удержала?». В стайке он увидел её и вывел со двора. Потом он забрал свои хомут, пилу и топор, а также взял одну лошадь. Но, потянувшись за пичугинским полушубком, получил от дочери хозяина Екатерины Пичугиной решительный отпор.
Самого Андрея Петровича дома не было. Но его вскоре арестовал Дмитрий Петрович Зверев на околице села, когда тот возвращался из поездки в Нерчинский Завод по делам коммуны. Его препроводили в школу, где находились приведённые арестанты.
Через какое-то время в школу зашли Максим Пичугин и Прокопий Меновщиков. Они сообщили задержанным, чтобы они ни о чём более не волновались, и утром их всех отпустят. При этом они попросили арестованных одуматься и больше никогда не грабить своих же односельчан, как поступали ранее. В Алашири отряд талаканцев пополнился на 18 человек. Из них сформировали третий взвод, во главе которого единогласно поставили Матвея Подкорытова. В селе повстанцы находились не более двух часов. Попив чаю, совместным отрядом под руководством Пичугина уже затемно двинулись по направлению на село Илья — Записино.
Шли всю ночь. По дороге из Записинских заимок отряд встретили поджидавшие его местные жители Игнатий Афанасьевич Меновщиков и Иван Романович Швецов, которые взялись исполнить роль проводников. Ещё ранее к ним по заданию Пичугина выезжал бывший партизан Лаврентий Васильевич Подкорытов.
Наступать будем на пограничную заставу
Перед селом, у поскотины, отряд остановился. Все спешились. Пичугин созвал командиров взводов и каждому поставил боевую задачу и сообщил, что наступать будем на пограничную заставу. Алаширцам поручалось войти в село со стороны сопок и нижнего края, а талаканцам — верхнего края. Лошадей оставляли с коноводами из расчёта 1 коновод на 8 коней, а самим наступать в пешем порядке. Взводу Меновщикова перед этим поручалось с обеих сторон села нарушить телефонную связь.
Вверху села между Вереинской заставой и Ильинским постом провода порвала группа повстанцев во главе с Михаилом Пальцевым. Иван Швецов перекинул верёвку через линию возле одного из столбов. При помощи этой верёвки Ефим Новиков, двадцатипяти лет, взобрался на столб и топором перерубил провод. С нижней части села, между Аргунской заставой и постом связь нарушила группа Ильи Лапердина.
Перед селом Ильей командир второго взвода Меновщиков приказал молодым бойцам — Иннокентию Маркову, Ивану Козыреву, Семёну Чазову и другим — всего пять человек, занять сопку над погранпостом и не допускать огнём передвижения пограничников. Этот взвод наступал со стороны горы, с тыла. А когда началась стрельба, им приказали спуститься вниз и занять позицию на равнине в 70 шагах от погранпоста.
Отряд, как и планировалось, вошёл в село тихо. Из местных жителей к ним никто не примкнул, хотя за несколько дней до этого посланцы Пичугина побывали в селе и имели здесь своих сторонников из числа бывших красных партизан. Один человек только вынес им пригоршню патронов. Первый и третий взвода вплотную подошли к зданию пограничного поста, оцепив его со всех сторон. Одна группа в количестве 8—10 человек находились за оградой церкви в 60 саженей от здания поста. В тот момент на посту находилось 10 красноармейцев под командованием начальника поста командира отделения Непомнящего. Пограничники на вооружении имели винтовки и гранаты. При этом один из пограничников по фамилии Безносов нёс охрану арестного помещения в двухстах шагах от здания самого поста.
Дежурный по посту в указанный момент был занят раскрыванием ставень на окнах, а потому и проглядел приближавшихся людей. В него Пичугиным была брошена граната. Но по счастливой случайности для последнего она не разорвалась. Ловким движением отбросив её, красноармеец моментально вбежал в здание поста и произвёл боевую тревогу. Вслед ему со стороны нападавших начался оружейный огонь по посту. Сухарев Роман зычным голосом закричал: «Сдавайтесь, пограничники!». Так же кричал и Пичугин. Приблизившись к углу здания, он, изловчившись, бросил вторую гранату в окно. Она разорвалась в одной из комнат помещения. От этого взрыва никто не пострадал, так как в ней никого не оказалось. Красноармейцы стрелять не стреляли, но и не сдавались. Неосторожно выглянувший в окно красноармеец Сурин был убит наповал в голову. Вскоре тяжело ранен был другой пограничник — Веневитин.
Стреляли и по арестному помещению. Во время стрельбы раздался крик: «Я, товарищи, арестован» и другой крик: «Сдаюсь!». Восставшие крикнули: «Давай сюда винтовку», а Бессонов: «Я боюсь, что вы меня убьёте». Зверев открыл дверь сторожки и принял от караульного винтовку. Арестованный Харин присоединился к повстанцам и впоследствии караулил пленного красноармейца. Во время стрельбы по сторожке оказался убитым сидевший в арестном помещении ещё один арестованный по фамилии Новиков.
А в здании поста, ожидая новых гранат, пограничники рассредоточились по комнатам, бросив в окно в сторону бани одну за другой три гранаты, взрывы которых вынудили нападавших отойти от здания. Заметив это, Непомнящий вывел оборонявшихся из здания. Пограничники заняли оборонительный рубеж, и повели плотный огонь по нападавшим. В это время был ранен ещё один красноармеец Сафонов, сначала легко в кисть руки, а затем в мягкую часть ноги.
Со стороны нападавших стрельба начала ослабевать. Некоторые смогли выстрелить только один раз. У Семёна Чазова, например, после первого выстрела застряла гильза. Николай Зверев тоже произвёл только один выстрел. В его винтовке оказался неисправным затвор. Максим Меновщиков имел четыре патрона, но стрелял два раза, так как остальные патроны не подошли к винтовке. Девятнадцатилетний Пётр Бахметьев вообще не произвёл ни одного выстрела, так как в бою был первый раз и очень боялся. Бывший партизан Фадей Зырянов из третьего взвода по заставе не стрелял, потому что имел испорченную бердану. Но, тем не менее, стрельба продолжалась около получаса. Увидев, что огневой перевес оказался на стороне пограничников, Пичугин крикнул, чтобы по два человека отходили назад. И в этот момент меткая пуля одного из пограничников сразила его насмерть.
С гибелью командира отряда началось паническое бегство повстанцев. За селом они разобрали своих лошадей и помчались прочь от села Илья-Записино. При отступлении все ругали Пичугина за то, что поднял народ и повёл в бой на пограничников. Добрым словом его никто не поминал. После его смерти команду над отрядом принял командир первого взвода Павел Зверев, который сказал: «Теперь — на Уров, к Башурову!». До реки Уров шли без всякого порядка. По дороге бывший партизан Павел Филиппович Козырев заявил, что заболел и дальше ехать не может. Его отпустили и даже дали проводника Андрея Пичугина, но оружие заставили сдать своему взводному. В пади Джамбури их встретил Башуров. С ним были повстанцы из Усть-Береи.
Повстанцы из Усть-Береи
Подготовка к выступлению у них началась ещё в январе. Тогда в доме Петра Ефимовича Ярославцева вечером собрались местные жители Пётр Михайлович Куницын, Иннокентий Иванович Иванов, Андрей Николаевич Башуров, Пудофей Афанасьевич Иванов, Степан Семёнович Терпугов, Михаил Иванов и Леонтий Иванович Алешков. Кроме того, в эту ночь у Ярославцева ночевал гражданин села Середняя Григорий Ярославцев. Алешков стал жаловаться на свою судьбу, так как его подвели под действия обязательного хлебосдатчика, что он считал несправедливым. Григорий Ярославцев на это рассказал случай по их селу, когда обязательным твердосдатчиком у них сделали бывшего красного партизана Тимофея Харина. Так партизаны его отвели. И посоветовал также поступить в отношении Алешкова, используя для этого мнение сельхозактива.
С данного случая и повёл Башуров агитацию о неправильности политики Советской власти в деревне, призывая объединяться всех несогласных с ней. В феврале по селу поползли слухи о скором раскулачивании семи хозяйств, в том числе середняков Иннокентия Панфиловича Харина, Степана Семёновича Терпугова, Григория Семёновича Сафронова, Пудофея Афанасьевича Иванова, Григория Николаевича Башурова.
Данное известие ещё более отдалило жителей села от поддержки мероприятий Советской власти. Среди усть-береинцев было много разговоров о том, что весной должно начаться восстание, так как товаров никаких нет, середняков переводят в кулаки, раскулачивают и даже не смотрят на то, был он партизаном или нет, и так далее и так далее. Таким образом, к началу выступления Башурову было легко сколотить отряд и выйти с оружием в руках на защиту своих прав.
Последнее собрание перед выступлением Башуров провёл 8 апреля на общественной мельнице около своего дома. Под видом работы на мельнице сюда пришли Василий Кондратьевич Козырев, Никонор Ярославцев, Василий Андреевич Башуров, Михаил Григорьевич Иванов. Они переговорили об организационном построении выступления. После этого быстро разошлись и приступили к действиям. Подготовленный актив обошёл все дворы, предлагал людям брать оружие, седлать коней и присоединяться к восстанию.
Сбор назначили у дома Иннокентия Харина. Некоторые пытались отказаться, но им разъясняли, что восстание началось повсеместно, и грех оставаться в стороне. Других запугивали тем, что за границей стоят белые отряды и готовые войти на территорию СССР, а потому тем, кто не присоединится — будет плохо. В конечном счёте набралось 29 человек. Башуров ничего не говорил. Когда все собрались, он поехал первым, остальные за ним, взяв с собой арестованных председателя сельского совета Игнатия Шароглазова и учительницу Макарову.
Ехали по направлению заимки Джамбури вниз по Урову. По дороге туда устроили собрание. Открыл его Башуров. Он сказал, что в этот день восстала вся Аргунь. Точно также и Шилка, и все села по Урову. «Мы пойдём воевать против ГПУ, против насилия, раскулачивания и коммун, в общем, против Советской власти, — кратко сказал он. — А сейчас пойдём на Камару, где встретим восставших Талакана и Алаширя. А предварительно нам нужно выбрать командиров». Тут же выбрали командиром отряда Башурова, а командиром взвода Григория Семёновича Сафронова. Других специальных вопросов никаких не было. Пока находились здесь, и ним присоединились повстанцы из села Морон, в количестве 9 человек.
В Мороне подготовку к выступлению по заданию Башурова и Пичугина вёл Ануфрий Першин. Он являлся середняком и, мало того, командиром отряда самообороны данного села. На связи с Башуровым от села находился Яков Горбунов. 8 апреля в Морон из Усть-Береи вернулся бедняк Илья Сухарев с известием о подготовке к выступлению. Першин велел вечером собрать группу надёжных людей. Пришли бедняки Андрей Сатурович Максуров, Иван Чащин, комсомолец Гавриил Зырянов и середняки Алексей Колегов и Яков Горбунов. Першин предоставил слово Сухареву.
«Сегодня ночью, — торжественно начал он, — в селе Усть–Берея будет выступление. Также выступят Алаширь и Талакан. Они должны разбить Ильинскую заставу, где заберут себе оружие». Першин присутствующим предложил собираться. «Нам необходимо быть в Усть-Берее ночью, — сказал он, — а потому сейчас же все уйдём». Сразу же после совещания Горбунов, Сухарев и Колегов, вооружившись, выехали на соединение с повстанцами в Усть-Берею. Остальные стали ждать утра.
Утром 9 июня в село приехал ранее арестованный начальником Аргунской заставы Егор Коренев. Он сообщил, что в селе Усть-Берея началось восстание, а потому он слышал, что начальник заставы просил моронский отряд самообороны нести охрану села и выслать разведку. Першин, бывший в одном лице командиром отряда самообороны и руководителем местной повстанческой группы, охотно тут же выставил караул на подступах к селу. Вскоре после этого караул задержал приехавших от Башурова нарочных Матрененского и Чагадаева, которые сообщили, что вся Усть-Берея ушла в лес. Вслед за ними к посту подъехал весь отряд самообороны во главе с Першиным, который снял охрану. И всем составом, не заезжая в село, они помчались в Усть-Берею на соединение с Башуровым. Вместе с усть-береинскими нарочными их было 11 человек. Не застав отряд в селе, моронцы продолжили путь по их следам до заимки Джамбури, где и влились в общий отряд.
Всего тут собралось до ста человек. У повстанцев настроения были разные. Кто-то уже побывал в неудачном бою, кто-то был ещё полон повстанческой энергии. Перед восставшими с речью выступил Башуров. Он назвал цели и задачи настоящего выступления. Главным виновником притеснений сельских мужиков он назвал Советскую власть, за которую они бились еще в гражданскую войну. Он указал на изменение ее политики по отношению к своему народу и подробно остановился на том, что было близко и понятно тут присутствующим: о налогах, о раскулачивании, о тяжелой жизни на селе. После этого он еще раз подтвердил, что восстание началось повсеместно, и им необходимо двигаться на Газимур для соединения с основными силами, находящимися там.
После этого был разрешен вопрос в окончательной форме об организации четырех взводов, по количеству поднявшихся сел. Во главе их вновь выбрали командиров и их заместителей. Общее командование возложили на Андрея Николаевича Башурова, который стал называться командиром сотни. За ним же оставалось право командования первым взводом из Усть-Береи. Его заместителем стал Прокопий Петрович Меновщиков. Вторым взводом, состоящим из талаканцев, командовал Дмитрий Петрович Зверев, а заместителем был его брат Павел. Третьим взводом, состоящим из алаширцев, командовал Матвей Андреевич Подкорытов со своим заместителем Григорием Семеновичем Сафроновым. Четвертым взводом, состоявшим из моронцев, стал командовать Егор Степанович Корнев.
Здесь было принято решение отпустить домой арестованную учительницу. Шароглазов отказался ехать домой и попросился в отряд. Из арестованных остался один пленный красноармеец. Присутствие его в отряде решили демонстрировать дальнейшем, отражая связь восставших с красной армией, дескать, глядите, с нами еще и армия. Из Джамбури сотня в полном составе двинулась вверх по реке Урову в направлении сел Хомяки и Сивачи. По пути в Хомяки повстанцы зашли на заимку села Домасово, где забрали с собой всех годных лошадей и верхнюю одежду, в чем активное участие приняли Калистрат Михайлович Попов, Иннокентий Бахметьев и другие.
В Хомяки пришли утром на рассвете 10 апреля при восходе солнца. Почаевали. В конюшне «Союззолото», находившейся в селе, отобрали до 40 хороших лошадей и направились в Сивачи. Здесь по расчётам Башурова должны также подняться местные граждане. Но всеобщего выступления в Сивачах не получилось. Тогда они арестовали 7—8 человек местного актива. Под знамя восстания встали только трое: Николай Хромов, Николай Черемичкин и Михаил Шестопалов. Отсюда повстанцы пошли на Уровские Ключи, куда пришли к обеду, и пробыли не дольше одного часа. На подходе к селу их обстрелял председатель уровско-ключевского совета. Когда Павел Зверев попытался его арестовать, то он побежал. За беглецом отправилась погоня, но догнать не могли. Тогда Зверев, сорвав из-за плеча винтовку, выстрелил по убегавшему, после чего тот остановился, и был задержан. В Ключах были задержаны ещё несколько активистов. Всех арестованных взяли с собой.
Отсюда повстанцы возвратились обратно в Хомяки и двинулись на Богдать. Перед заходом солнца вошли в село. Недалеко от околицы шедший впереди разъезд натолкнулся на вооружённый отряд. И сразу же началась перестрелка. В это время, услышав стрельбу, на рысях подскакал весь отряд. Стрелявшие, а это оказались бойцы местной группы самообороны, отступили по реке Урюмкан по направление к Зерену. Путь к селу был открыт. И все же повстанцы вошли в село только после предварительного осмотра близлежащих сопок. В селе пробыли где-то не более часа. Ночевать тут не решились. И для этой цели отошли в поселок Горбуново. Башуров объяснил это тем, что там к ним должны присоединиться местные жители. Вожатым был житель Богдати Алексей Горбунов, родной брат Якова Горбунова. Туда приехали ночью и расположились отдыхать. В Горбуново к ним никто не присоединился.
На рассвете утром 11 апреля вновь пошли в Богдать, но не по дороге, а тайгой через сопки. Не дойдя 1 версты до дороги от Богдати на Хомяки, часа на два остановились чаевать, кормить лошадей.
Приблизительно около 4 или 5 часов пополудни в 12 километрах от села Богдать начали спускаться на дорогу. Впереди метрах в двухстах от отряда шёл дозор из моронского взвода. Он вплотную столкнулся с красноармейцами, высланными из управления погранотряда. От неожиданности стали выяснять друг у друга: «Кто такие?». Раздались крики, чтобы отряд спускался скорее. Одновременно и те, и другие кинулись занимать небольшую сопочку, но никому этого не удалось сделать. Началась стрельба. Красноармейцы частью спешились. Повстанцы, несколько раз выстрелив, с ходу стали уходить в падь Ороча. Красноармейцы повернули в сторону Зерена. Со стороны повстанцев оказался убитым Михаил Козырев. Здесь бросили взятого в плен в Илье пограничника Безносова.
Уже ночью остановились в пади Ороча. Осталось 30—40 человек. Алаширского взвода не было полностью. Втихую, когда основная масса усталых повстанцев спала, некоторые стали покидать отряд. Обнаружив это, Башуров приказал Ефиму Максимовичу Новикову и Егору Кореневу вернуть их обратно. И когда они это исполнили, то Башуров у беглецов велел отобрать оружие и патроны. А потом, понемногу остывая, попросил их потерпеть ещё два-три дня и только после этого возвращаться домой. Утром пошли в Алаширь, куда пришли 12-го перед заходом солнца. Здесь взяли хлеб и ушли в тайгу. Версты через три остановились на ночёвку.
В это время весь комсостав и моронцы тайно отделились от талаканцев. Последние, обнаружив это, тут ночевать не стали, а отошли в тайгу вёрст на 6 в вершину пади Тигилань. Здесь пробыли суток 2 или 3, после чего половина повстанцев разошлась по домам. Оставшиеся в лесу перешли в падь Верея и пробыли там еще 2—3 ночи. 17 апреля решили поехать в Талакан за хлебом. Но у села стояли посты, а в самом селе находились красноармейцы. Хлеба не достали. Этой же ночью братья Павел и Дмитрий Петровичи Зверевы , Михаил Васильевич Терпугов и Иван Михайлович Меновщиков направились к границе. Одну ночь ночевали в тайге, а затем падью от села Илья вверх по Аргуни перешли границу и скрылись на китайской стороне. Однако 23 апреля в с. Голдуя китайские власти их арестовали и передали пограничникам на советскую сторону.
Командир алаширского взвода Подкорытов постепенно растерял своих людей, и, в конечном счёте, с ним осталось только пятеро. Они затаборились в пади Алаширь неподалёку от села. До 17 числа с ним были ещё Зиновий Козырев и Лаврентий Подкорытов, в тот день они вернулись домой и сдали оружие. Роман Сухарев и Андрей Яковлевич Башуров со своим командиром в пади между Алашири и Усть-Береи бросили лошадей и решили идти за границу. 19 апреля за хлебом в село пошёл Сухарев. В доме, куда он зашёл, была засада. Впустить его впустили, а обратно выйти он уже не смог. Пробыв на голодном пайке ещё несколько дней, 22 числа Подкорытов с Башуровым решили идти сдаваться. В одном километре от села их задержали. Подкорытов от неожиданности взял винтовку на изготовку, но потом бросил её.
18 апреля восстание было ликвидировано
Таким образом, к 18 апреля восстание фактически уже было ликвидировано. Ещё в период подготовки восстания планировалось поднять его не только в северных сёлах района, но и в южных: Козулино, Ильдикан, Грязная, Годымбой, Поперечный Зерентуй и другие. Однако ход самого восстания показал, что названные села остались в стороне от активных действий, а руководители его своевременно не сумели сообщить туда о дате выступления. Тем не менее, в некоторых из этих сёл ждали прихода основного отряда повстанцев.
В ноябре 1930 года в с. Ильдикан было арестовано несколько местных наиболее авторитетных граждан. Среди них был зажиточный крестьянин Дударев Константин Павлович, которого обвиняли в связях с усть-карским выступлением лета 1930 года. После их ареста кое-кто из местных жителей надумали бежать из села, но так как аресты прекратились, они несколько успокоились. К весне опять между крестьянами как Ильдикана, так и ближайших к нему сёлах Козулино, Лежанкино и Плюснино, стали возникать разговоры о предстоящем восстании против Советской власти и о том, что, если опять будет какой нажим на мужиков, то следует готовиться к уходу в сопки.
11 апреля в Ильдикан приехал уполномоченный от Нерчинско-Заводского кавалерийского погранотряда и совместно с местным активом арестовал четырёх мужиков: Луку Петровича Гурбатова, Дмитрия Дементьевича Белова, Василия Гермогеновича Первоухина и Ивана Васильевича Сартакова. Скорее всего, арест был произведён в профилактических целях, чтобы устранить из села выдвинувшихся после осенних арестов очередных авторитетов.
Наиболее известным был Первоухин. В гражданскую войну он какое-то время служил у белых, а затем после перехода к партизанам, был избран командиром взвода в Четвёртом партизанском полку. При создании в селе коммуны «Красный богатырь» вступил в неё одним из первых. Затем коммуну переименовали в сельхозартель имени Якимова, но перед этим его вычистили оттуда как бывшего кулака, так как до вступления в коммуну имел кулацкое хозяйство, а, будучи в коммуне, вёл распорядительную политику по изживанию бедняков и батраков за их лодырство. Нашлись недоброжелатели, которые на полном серьёзе рассказывали о том, что в семёновской армии он командовал полком.
У Первоухина сложилось впечатление, что его действительно считают классовым противником, хотя ни в каких контрреволюционных организациях он не состоял. Под влиянием такого положения дел, он пытался несколько раз уйти из села на производство или переехать в другое село, но каждый раз от сельсовета ему следовал решительный отказ. Сам же он не скрывал своего отношения к непосильным цифрам по хлебозаготовкам, по посевам, разным налогам и мобилизации средств и всем говорил, что жизнь сейчас очень тяжела. Он считал, что крестьянство жить так, как живёт сейчас под бременем, больше жить не может и не до́лжно. На предложение ухода за Аргунь или же в сопки отвечал, что восставать не нужно, а только выжидать и скрываться.
Сартаков всю гражданскую войну служил в белой армии и уходил с нею в Маньчжурию. Старика Гурбатова арестовали за то, что ещё в прошлом году его судили за отказ уплаты своему батраку за подённые работы. Белов вообще был бедняком. Конвоировать их в Нерчинский Завод поручили местным активистам Иннокентию Стукову и Афанасию Якимову, а в подводчики назначили А. Хомякова и И. Шубина.
А на следующий день наступила Пасха. По случаю праздника в селе никто не работал. Катали яйца, кто помоложе играли в мяч. В разговорах обсуждали арест сельчан. Причём никто не считал их виновными и не выделял их из своей среды. Стали говорить, что остальным нужно бежать в лес, так как всех могут арестовать. Пётр Александрович Половников предложил уходить ночью. Как решили, так и сделали. Приготовили лошадей и взяли хлеба от половины мешка до одного мешка на человека. Оружия не брали, потому что воевать ни с кем не собирались. Главную цель побега видели только в том, чтобы отсидеться.
Никто даже не знал, сколько же человек пойдёт в лес. А когда побежали, то оказалось — семнадцать. Собрались в пади Тарбаганьей. Оружие имел только один Григорий Галактионов. Подождали, может, еще кто подойдёт, и, не дождавшись, двинулись в падь Ишимкалью, а оттуда в направлении на Урюмкан. Не доезжая до села Плюснино 5—6 километров, остановились в правом отроге пади Хива. Были разговоры о возвращении. На словах некоторые соглашались, на деле же домой собрался только один старик Мирон Первоухин. Ночевали в лесу. Каждую ночь, правда, для ночлега выбирали места в разных падушках, чтобы труднее их было найти.
14 апреля попытались в селе Крюково узнать новости, о настроениях местных жителей, о наличии воинских частей или отряда самообороны. А также попытаться добыть хлеба. В село направилось 4 человека. Остальные находились в лесу с северной стороны села. Увидев одинокого мужика, подошли к нему с вопросами. Но в это время на другом конце улицы показались пятеро всадников. Увидев их, разведчики, опрометью вновь побежали в лес.
А в селе после их ухода проводилось дознание о том, кто ушёл и по какой причине. В частности, Иван Донской о своём отце отвечал так: «Мой отец, Корнилий Донской — участник империалистической войны, попал в плен. Вернулся в 1917 году. Во время гражданской войны участвовал сперва у белых, потом у красных. Из хозяйства в последнее время было: дом, 3 лошади, 2 коровы, молодняк 5 голов, рабочих быков 1 пара, жатка, конные грабли, веялка, посев — 5,12 га. По поводу бегства отца ничего не знаю. 12 апреля он ушёл из квартиры вечером, как раз был праздник Пасхи. Я не обратил внимание, думал, что где-нибудь гуляет». Аналогичными были и другие ответы.
Власти беглецов не нашли. Но их нашли другие. На четвёртые сутки к ним присоединились… арестованные перед Пасхой сельчане. Они рассказали, что по дороге из Идьдикана к Нерчинскому Заводу Первоухин потихоньку предложил другим арестованным бежать из-под конвоя, мотивируя тем, что теперь их наверняка посадят в тюрьму. С ним согласились. После этого Первоухин об этом же переговорил с конвоиром Якимовым и подводчиками. Попросив остановиться для оправления естественных надобностей, арестованные напали на второго конвоира и обезоружили его. Завладев оружием, лошадьми и продуктами, они ушли в тайгу. С ними пошёл и Якимов. Подводчики и Стуков пешком налегке вернулись в Ильдикан.
При соединении Василий Первоухин единогласно был избран старшим группы, а его заместителем стал Яков Галактионов. Первоухин стал звать всех идти на соединение с козулинскими. Он слышал, что они тоже ушли в лес и скрываются где-то неподалеку от Лежанкино, имеют связь с местными жителями и даже охотятся вместе. Однако поддержки он не получил, так как остальные сослались на отсутствие оружия и боязнь красноармейцев. Переночевав ещё раз возле Плюснино и, не заходя в село, перебрались в падь Удавленную, что в 5 километрах от Лежанкино. На следующую ночь подошли ещё ближе к селу, но туда не показывались.
К этому времени имевшиеся у лесных беглецов продукты стали подходить к концу. По этой причине 11 человек решили вернуться домой. Оставшиеся в лесу немного продуктов получили в Лежанкино от некого Чуйкина. Он дал 3 каравая хлеба и 2 ведра картошки. Он же рассказал, сто перед Пасхой в село на автомобиле заезжали пограничники во главе с каким-то Троицким. Лежанкинские мужики тогда собрались в околок возле села и наблюдали из-за деревьев, пойдут ли аресты. Но всё обошлось благополучно: арестов не было, бежать в лес не пришлось. После убытия пограничников все вернулись домой. В селе бойгруппы не было, только 6 вооружённых комсомольцев.
Когда часть ильдиканцев покинула находившихся в лесу, Первоухин повёл оставшихся в падь Гандымбой. По дороге у Ивана Половинкина пристала лошадь, он отстал, а потом также отправился домой. Остальные, накормил лошадей, поехали в падь Шинканку, оттуда в падь Грязнуху. Там и ночевали. На утро вышли в падь Стародубиху. Здесь Галактионов предложил всем вернуться домой. В этот раз с ним все согласились.
Об отряде Башурова узнали уже потом, когда он пришёл в Сивачи. Отдельно от них в лесу неподалёку от Лежанкино скрывались семеро жителей села Козулино. В боевых действиях они не участвовали и также потом вернулись домой. Последним из них 6 мая был задержан Порфирий Фролович Горбунов. 28 апреля китайскими властями были выданы советским пограничникам участники перехода через границу обеих групп, ушедших туда в феврале и в марте, кроме двух человек — Петра Козлова и Петра Трофимовича Горбунова.
Следствие по делу
Следствие по делу о восстании в сёлах Нерчинско–Заводского района, которому дали условное название «Сотня», вёл уполномоченный Кавалерийского пограничного отряда Щетинин. 29 июня заместитель начальника погранотряда Бумбер утвердил подготовленное обвинительное заключение на 33 активных повстанца, и материалы на них были направлены в коллегию ОГПУ для внесудебного рассмотрения.
Только 13 человек из них являлись непосредственными участниками восстания. Остальным ставилось в вину подготовка к выступлению в своих сёлах, но последние в предъявленном обвинении виновными себя не признали. Мера наказания определялась не сколько по вкладу в содеянное, как по социальному и экономическому положению в обществе привлечённых к ответственности лиц.
Решением Тройки ПП ОГПУ Восточно-Сибирского края от 23 февраля 1932 года на основании постановления ОО ПП ОГПУ ВСК от 28 декабря 1931 года 9 человек были освобождены как выходцы из близкой к пролетарской прослойке (батраки, середняки, бывшие партизаны). Среди них оказались видные участники восстания Дмитрий и Павел Петровичи Зверевы и Григорий Семёнович Софронов. Оставшихся приговорили к разным срокам наказания от трёх до десяти лет. В настоящее время в соответствии с Законом РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» все они считаются реабилитированными.
После принятия мер по ликвидации восстания группа повстанцев во главе с А.Н. Башуровым из леса не вышла. В её состав входили Алексей Колегов, Егор Коренев, Илья Сухарев, Яков Горбунов, Василий Козырев. Всё лето 1931 года они находились вблизи с. Усть-Берея, поддерживая связь с родственниками. Иногда они рейдовали от села к селу, расположенными по реке Уров. Жили за счёт охоты. По мере надобности совершали кражи лошадей и скота. Однажды в лесу встретили председателя сельсовета комсомольца Дмитрия Афанасьевича Иванова и убили его. С наступлением холодов они подготовились к уходу в Трехречье и благополучно перешли через Аргунь.
Известия от них доходили до родственников и в 1932 году и в 1933 году. Время от времени они на лошадях подъезжали к границе и, разъезжая по китайскому берегу, при виде кого-нибудь из своих земляков перекрикивались с ними, справляясь о здоровье своих семей и родственников, о жизни на советской стороне. Иннокентий Башуров, примкнувший к их группе в 1932 году, после расстрела своего отца, просил сообщить матери, что скоро вернётся и рассчитается с кем надо за него. Был случай, когда пограничники отгоняли их выстрелами.
Так и жили. Многие участники выступления, вернувшись домой, продолжали заниматься привычным крестьянским трудом. В Усть-Берее организовался колхоз «Пахарь», куда вошли почти все жители села, в том числе и только что вернувшиеся из леса. Председателем избрали Иннокентия Иванова, а счетоводом — Игнатия Шароглазова. При создании колхоза было раскулачено хозяйство А.Н. Башурова, которое оставалось за его женой Феклой Дорофеевной. Всё имущество забрали в колхоз. Так же поступили с хозяйствами тех, кто ушёл с Башуровым в Китай. Отец Башурова, Николай Давыдович, и братья Василий, Даниил и Григорий, несмотря на это, работали в колхозе. Шестидесятилетний Николай Давыдович плотничал, ремонтируя повозки. Он уклонялся от участия в колхозных собраниях, не ходил в сельсовет и вёл замкнутый образ жизни.
В 1932 году после осуждения активных участников, некоторые из них на время ведения посевных работ под подписку о невыезде временно были отпущены домой. В частности, вернулись в Талакан братья Дмитрий и Павел Зверевы, приговорённые к 10 годам лишения свободы. Когда настало время окончания полевых работ, они ушли в лес и всё лето скрывались возле своего села, а с наступлением холодов перешли через Аргунь и присоединились к Башурову.
1 февраля 1933 года в колхозах началась чистка. В Усть-Берее из колхоза исключили родственников Башурова: отца, родных братьев и двоюродного брата Василия Андреевича Башурова. Сразу же после этого их привлекли к судебной ответственности по Закону ВЦИК и СНК от 7 августа 1932 года, якобы, за вредительство в колхозе, а на самом деле — как бывших активных участников восстания и ближайших родственников руководителя не ликвидированной группы противников Советской власти.
После проведения таких мероприятий в колхозе, его преобразовали в промколхоз «Лесохимик». Однако на этом злоключения местных жителей не закончились. Кого-то продолжал беспокоить вопрос, что в селе остались семьи башуровцев, которые продолжали поддерживать связи с теми, кто сумел перебраться в Трехречье. Их теперь обвинили в пособничестве бандитам. Для этой цели в Усть-Берею приехал уполномоченный Нерчинско-Заводского погранотряда Черняев и возбудил уголовное преследование в отношении жён семи активных сподвижником Башурова.
Следственное дело в отношении их передали на рассмотрение Тройки ПП ОГПУ Дальневосточного края, которая 23 сентября 1933 года решила всех выслать из пределов района. Как показало время, выселили их в спецпоселение или на станцию Шортанды Акмолинской области Северного Казахстана или в Нарымский край (территория современной Томской области). А вот Феклу Дорофеевну выселить не удалось. У неё от преследований не выдержало сердце, и она накануне выселения умерла.
Что осталось в людской памяти о тех событиях? По этому поводу приведём свидетельство середины пятидесятых годов Т.Ф. Кочнева, 1900 года рождения, уроженца села Талакан, проживавшего в то время в селе Закамень Нерчинско-Заводского района. Оно опубликовано в статье В. Галактионова «Уровский мятеж».2Газета «Забайкальский рабочий», 18.09.1988.
Отвечая на вопрос о кулацких мятежах в Нерчинско–Заводском районе в 1929—1930 годах, он сказал: «В сёлах Закамень и Усть-Уров таких восстаний в эти и другие годы не было. Я слышал, что были какие-то банды, примерно, в 1930-х годах в селе Талакан, Верхняя (Уровская) Верея, Илья, которые вскоре были ликвидированы. Этих сёл сейчас также нет, жители разъехались по разным сёлам. Кто руководил этими бандами, и кто в них участвовал, я не знаю».
Примечания
Нашли ошибку или опечатку? Выделите, пожалуйста, фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. Мы получим электронное письмо и внесём исправления
[Комментарий перед появлением ставится в очередь на модерацию и будет опубликован после проверки]